Родился в Москве. Отец Анатолия, Александр Григорьевич Якобсон, был аптекарем; мать, Татьяна Сергеевна Лившиц, бывшая актриса Государственного еврейского театра. После смерти Александра Григорьевича в 1947 году заботу о семье взял на себя его брат, Семен Якубсон. В 1952 году он был арестован за «антисоветские разговоры»; его судил Московский городской суд, и племянник безуспешно пытался попасть на судебное заседание. Якубсон был приговорен к 10 годам лагерей и умер на Воркуте. Его судьба оказала большое влияние на отношение Анатолия к «советской действительности».
Вторым фактором, определившим политические взгляды Анатолия Якобсона, стала антисемитская кампания, развернувшаяся в СССР и достигшая кульминации вначале 1953 года в «деле врачей-убийц». Один из одноклассников Якобсона вспоминает, что, когда они узнали о смерти Сталина, первой реакцией Анатолия было: «Ну, теперь врачей выпустят!»
Не менее важным стало знакомство с советской деревней, представшая перед ним страшная картина колхозной жизни начала 1950-х. Сам Якобсон рассказывал, что деревенские впечатления повлияли на него сильнее, чем государственный антисемитизм.
После школы Анатолий поступил на историко-филологический факультет Московского областного пединститута. Важным событием в его жизни стала встреча с поэтом Александром Тимофеевским, который был знаком с несколькими участниками молодежной подпольной группы антисталинского направления «Союз борьбы за дело революции» («Союз» был раскрыт МГБ в 1951 году, троих лидеров кружка расстреляли, остальных приговорили к длительным лагерным срокам). Рассказы Тимофеевского создали у Якобсона романтический, героический и трагический образ участников и, что более важно, участниц этой подпольной группы. В 1956 году он познакомился с одной из бывших подпольщиц, Майей Улановской, только что вышедшей на свободу по амнистии, и вскоре женился на ней.
Окончив в 1957 году институт, Якобсон преподавал литературу и историю в московских школах. Одновременно занимался переводом на русский язык французской, испанской, итальянской, латиноамериканской поэзии; среди авторов, которых он переводил, Франческо Петрарка, Теофиль Готье, Поль Верлен, Эстанислао дель Кампо, Федерико Гарсиа Лорка, Мигель Эрнандес, Адам Мицкевич. Быстро завоевал признание среди коллег; вступил в секцию переводчиков групкома литераторов при издательстве «Советский писатель», публиковался в альманахе «Мастерство перевода». Познакомился и подружился со многими московскими литераторами: Марией Петровых, Арсением Тарковским, Анатолием Гелескулом, Юлием Даниэлем, был представлен Анне Ахматовой и стал бывать у нее. Особенно близко Якобсон сошелся с поэтом Давидом Самойловым, был своим человеком в его доме в поселке Опалиха. Ему посвящено не сколько стихотворений Самойлова.
В 1965–1968 годах Якобсон работал преподавателем истории и литературы в знаменитой Второй математической школе, где быстро стал кумиром старшеклассников. Администрация школы добилась для него в РОНО разрешения перестроить школьную программу по литературе по его собственному плану, не имеющему ничего общего со стандартным школьным курсом. Среди авторов, с которыми он знакомил учеников, были и «крамольные» имена; например, в курсе мировой новеллы фигурировал рассказ тогда уже опального Александра Солженицына «Случай на станции Кречетовка». На публичные лекции Якобсона о русских поэтах XX века — Блоке, Маяковском, Пастернаке, Есенине, Мандельштаме, Ахматовой, читавшиеся им во Второй школе, приходили не только школьники, но и многие представители московской интеллектуальной элиты. Завершением этого лекционного курса стала лекция о революционном романтизме в советской поэзии, в которой Якобсон утверждал, что эстетизация насилия в поэзии Н. Тихонова, Дж. Алтаузена, Э. Багрицкого, М. Светлова и других «революционных романтиков» готовила, независимо от намерений поэтов, почву для государственного террора сталинской эпохи.
Впоследствии из этих лекций вырос ряд книг, статей и литературоведческих эссе Якобсона: «Конец трагедии» (книга об Александре Блоке), «Царственное слово» (об Анне Ахматовой), «Вакханалия» в контексте позднего Пастернака», эссе «О романтической идеологии».
В 1965 году Якобсон обратился в суд с просьбой разрешить ему выступить в судебном процессе по *делу Синявского и Даниэля в качестве общественного защитника его друга Юлия Даниэля. Суд отказал ему, так как защитник Даниэля ходатайствовал о вызове Якобсона в качестве свидетеля (в судебном заседании и это ходатайство было отклонено). Текст подготовленной им защитительной речи Александр Гинзбург включил в *«Белую книгу».
В 1966 году Якобсон сопровождал жену Даниэля Ларису Богораз в поездке в лагерь на свидание к мужу. Это был не первый его приезд в Мордовские лагеря: летом 1956 года он ездил в лагуправление *Дубравлага, чтобы раздобыть там справку о трудовом стаже для только что освободившейся Сусанны Печуро, одной из участниц «Союза борьбы за дело революции».
Осенью 1967 года Якобсон помогает Анатолию Марченко с подготовкой и вычиткой белового текста его воспоминаний «Мои показания».
Выступил с речью на похоронах писателя А. Е. Костерина, одного из первых, кто поднял голос в поддержку требований крымских татар (ноябрь 1968).
21 декабря 1969 года, в 90-летнюю годовщину со дня рождения Сталина, принял участие в немногочисленной антисталинистской демонстрации на Красной площади; был задержан милицией и оштрафован за «нарушение общественного порядка». Фотография его задержания появилась в зарубежной прессе.
Весной 1968 года Якобсон ушел из Второй школы, не желая своей общественной активностью подставлять под удар дружественно к нему настроенную администрацию и коллег-учителей. Зарабатывал на жизнь литературными переводами и репетиторством.
Начиная с 1967 года Якобсон, как и многие в его кругу, уже подписывает коллективные правозащитные петиции. Но главное, он начинает выступать в публицистическом жанре; именно это делает его заметной фигурой в складывающемся сообществе московских диссидентов. Иногда это индивидуальный текст (например, открытое письмо Якобсона правлению Союза журналистов, в котором он полемизирует с публикациями советских газет о судебном процессе по *«делу четырех»). Иногда он выступает как автор того или иного коллективного обращения; так, в начале августа 1968 года он пишет обращение в защиту только что арестованного Анатолия Марченко, которое кроме него подписывают еще семь друзей Марченко. Иногда его публицистика анонимна: заметка «Судят крымских татар» (январь 1969), страстный от клик на преследования активистов крымскотатарского движения, подписана «Русские друзья крымских татар».
Самым известным публицистическим текстом Анатолия Якобсона стал его отклик на *демонстрацию 25 августа 1968 года на Красной площади, написанный по горячим следам в сентябре того же года. В первые дни после демонстрации отношение многих диссидентов к этой акции было неоднозначным: это действие расценивалось как героическое, но бессмысленное, порожденное аффектом, а не разумными соображениями. В своем обращении Якобсон ответил скептикам:
«…Если Герцен сто лет назад, выступив из Лондона в защиту польской свободы и против ее великодержавных душителей, один спас честь русской демократии, то семеро демонстрантов, безусловно, спасли честь советского народа. Значение демонстрации 25 августа невозможно переоценить. Однако многие люди, гуманно и прогрессивно мыслящие, признавая демонстрацию отважным и благородным делом, полагают одновременно, что это был акт отчаяния, что выступление, которое неминуемо ведет к немедленному аресту участников и к расправе с ними, неразумно, нецелесообразно. Появилось и слово «самосажание» — на манер «самосожжения».
Я думаю, что если бы даже демонстранты не успели развернуть свои лозунги и никто бы не узнал об их выступлении, то и в этом случае демонстрация имела бы смысл и оправдание. К выступлениям такого рода нельзя подходить с мерками обычной политики, где каждое действие должно приносить непосредственный, материально измеримый результат, вещественную пользу. Демонстрация 25 августа — явление не политической борьбы (для нее, кстати сказать, нет условий), а явление борьбы нравственной. Сколько-нибудь отдаленных последствий такого движения учесть невозможно. Исходите из того, что правда нужна ради правды, а не для чего-либо еще; что достоинство человека не позволяет ему мириться со злом, если даже он бессилен это зло предотвратить…».
Это обращение переломило общественные настроения и в дальнейшем стало чем-то вроде «символа веры» для правозащитного движения. Наталья Горбаневская включила его в качестве завершающего текста в свой документальный сборник «Полдень», посвященный демонстрации 25 августа.
В бурных дискуссиях весны 1969 года вокруг идеи создания «организации инакомыслящих» Якобсон горячо ратовал за эту идею (в отличие от своей жены, которая, апеллируя к опыту собственной юности, резко выступала против «организации»). В мае 1969 года он был включен в состав *Инициативной группы по защите прав человека в СССР. Был автором многих обращений ИГ. В конце 1970 — начале 1971 года приостанавливал свое членство в ней из-за слишком тесных, по его мнению, контактов Петра Якира с эмигрантским *Народно-трудовым союзом.
В начале 1970 года, сразу после ареста Горбаневской, первого редактора *«Хроники текущих событий», Якобсон (вероятно, по предложению Татьяны Великановой) активно включается в подготовку бюллетеня, завершив работу над 11-м выпуском, начатую Горбаневской. В течение следующих двух лет его роль в «Хронике» можно назвать ключевой. Впрочем, в это время подготовка «Хроники» уже не была, как при Горбаневской, почти целиком делом рук одного человека: у Якобсона имелась команда помощников, координируемая Великановой: Надежда Емелькина, Ирина Якир, Елена Сморгунова, Габриэль Суперфин, время от времени — Юлий Ким, Людмила Алексеева, Сергей Ковалев; ряд технических работ выполняли Ирина Белогородская и Вера Лашкова. Но до начала 1972 года и литературным, и выпускающим редактором издания был Якобсон; в 1972 году эту роль взял на себя Ковалев.
Основанная на принципе строго фактографической подачи материала, «Хроника текущих событий» не могла позволить себе непосредственно участвовать в политико идеологической дискуссии о путях развития движения инакомыслящих, развернувшейся всамиздате на рубеже 1960–1970-х. Однако Якобсон, человек с публицистическим темпераментом, иногда позволял себе обойти этот запрет, включаясь в эту полемику собственными текстами (под своим именем или под псевдонимом) и затем аннотируя их в разделе «Новости Самиздата»). Так, в №16 «Хроники» помещены две короткие аннотации. Сначала коротко аннотируется статья Андрея Славина [Вениамина Кожаринова] «Некоторые заметки о советском демократическом движении», в которой подвергнута разносной критике деятельность ряда активистов правозащитного движения и Инициативной группы вцелом (разумную альтернативу этой деятельности Славин видит в уходе в подполье). Сразу вслед за ней размещена столь же краткая аннотация статьи Якобсона «Мы и ОН» (в сохранившейся архивной копии текста иное название: «Мы и он»»); суть аннотации сводится к фразе: «Это выступление [то есть статья Славина] — не более чем претензия невежества на руководящую роль в борьбе за свободу».
В №17 «Хроники» вновь помещены две аннотации, на этот раз развернутые, на статьи А.Михайлова [Александра Малиновского] «Соображения по поводу либеральной кампании 1968 года» и А. Стрижа [Анатолия Якобсона] «Ответ А. Михайлову». Основной упрек Михайлова к либералам: отсутствие единой позитивной программы социально-экономических преобразований, которая могла бы быть понятна широким слоям населения и поддержана ими, «зацикленность» протестующих на правах человека и свободе слова. Возражения А.Стрижа состоят в том, что едва ли такая программа может быть выработана в отсутствие свободы мысли и слова коллективными усилиями «самиздатчиков» и что, даже будучи выработанной, она вряд ли может сплотить всю мыслящую часть общества. «А. М. прав в том, что нужно интенсивно думать, искать и что это задача интеллигенции. Но идейные поиски есть многосторонний и сложный культурный процесс, и он не может быть ограничен руслом экономического материализма, вообще какими бы то ни было рамками». Стриж согласен с тезисом Михайлова о неприемлемости революционного, насильственного пути развития, но не согласен с его мыслью о бесполезности открытых протестов и апелляции к праву: «В обществе, где большинство стихийно убеждено, что государство не только может, но ИМЕЕТ ПРАВО сделать с человеком что угодно, а человек не имеет никаких прав, был дан первый урок гражданского правосознания. Вопрос права не есть формальный вопрос в бесправном обществе. То, без чего обойтись нельзя, что необходимо в первую очередь, это хотя бы минимальный уровень демократических свобод. Из них первое — свобода слова».
Что касается последнего случая, то некоторые наблюдатели подозревали, что Якобсон мистифицировал читателей «Хроники»: никакого самиздатского текста под названием «Ответ А. Михайлову» не существовало, а была лишь «аннотация» на несуществующий текст, опубликованная в 17-м выпуске бюллетеня.
В начале 1972 года Якобсон отходит от работы в «Хронике текущих событий». В это время он завершает свою книгу об Александре Блоке «Трагический тенор эпохи» (вышла за рубежом в 1973 году под названием «Конец трагедии»), пишет эссе об Анне Ахматовой «Царственное слово» (отдельной частью вошла в состав вышеназванного издания). После выхода книги в свет его принимают в Международный ПЕН-клуб.
В семье давно уже идут мучительные споры относительно эмиграции; жена Якобсона и горячо любимый им 13-летний сын Александр стремятся к отъезду в Израиль.
В конце 1972 года КГБ довел до сведения редакционного коллектива «Хроники», что в случае продолжения выпуска бюллетеня Якобсон будет арестован, невзирая на то, что он уже не имеет отношения к изданию. В январе 1973 года действующие издатели «Хроники» и несколько близких друзей встретились, чтобы обсудить ситуацию; Якобсон присутствовал на этой встрече, но, по общему согласию, был «лишен права голоса». Выпуск «Хроники» было решено приостановить.
В конце концов Якобсон всё-таки согласился с решением жены и сына, и в сентябре 1973 года семья уехала из СССР в Израиль. Накануне отъезда друга Давид Самойлов посвятил ему стихотворение:
…И тогда узнаешь вдруг, Как звучит родное слово. Ведь оно не смысл и звук, А уток пережитого, Колыбельная основа Наших радостей и мук.
Анатолий Якобсон поселился в Иерусалиме. Работал в Иерусалимском университете, писал и публиковал литературоведческие статьи о русской поэзии XX века, подготовил диссертацию.
Руководил и активно участвовал в работе Иерусалимского филологического семинара3.
Несколько раз впадал в тяжелую депрессию, бросал работу, замыкался в себе. В один из таких периодов покончил с собой в подвале своего иерусалимского дома. Похоронен в Иерусалиме на кладбище в районе Масличной горы.
В феврале 1978 академик Сахаров выдвинул 8 правозащитников и среди них Анатолия Якобсона на Нобелевскую премию мира4.
I.
Письмо поэта-переводчика А. Якобсона в Московский городской суд // Белая книга по делу А. Синявского и Ю. Даниэля / сост. А. И. Гинзбург. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1967. С. 148 152; Цена метафоры, или Преступление и наказание А. Синявского и Ю. Даниэля / сост. Е.Великанова; ред. Л. Ермина. М.: Книга, 1989. С.148–152.
Два решения: Еще раз о 66-м сонете // Мастерство перевода. М.: Сов. писатель, 1968. С. 183–188.
Письмо Анатолия Якобсона // Горбаневская Н. Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 г. на Красной площади. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1970. С. 495–497; На англ. яз.: Anatoli Yakobson’s Letter // Gorbanevskaia N. Red Square at noon. New York: Holt, Rinehart and Winston, 1972. P. 283–285.
Мы и он [полемика с открытым письмом Андрея Славина [В. В. Кожаринова]: «Некоторые заметки о советском демократическом движении»]. Октябрь 1970. Самиздат // http://www.antho.net/library/yacobson/in-light-of/anatoly-yacobson-we-and-he.html
Конец трагедии. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1973. 236с.; Вильнюс; Москва: Весть, 1992. 200 с.
Судят крымских татар // «Ташкентский процесс». Суд над десятью представителями крымско татарского народа (1 июля — 5 августа 1969 г.): Сб. документов. Амстердам: Фонд им. Герцена, 1976. С. 792–799. (Подпись: Русские друзья крымских татар).
Два стихотворения // Поиски. 1980. №2. С. 148–149.
О стихотворении Бориса Пастернака «Рослый стрелок, осторожный охотник» // Континент. №25. 1980. С. 323–333.
Лицо пейзажа — человека: Поэзия В. Т. Шаламова // Вестник РХД. 1982. № 137. С. 179–188.
О романтической идеологии / предисл. А. Гелескула; послесл. И. Роднянской // Новый мир. 1989. №4. С. 231–243.
Почва и судьба / предисл. А. Гелескула. Вильнюс; Москва: Весть; ВИМО, 1992. 352 с. (Статьи о литературе, переводы, правозащитные тексты, воспоминания о А. Якобсоне, стихи, ему посвященные).
Свободное дыхание печали: Поэззия в переводах Анатолия Якобсона / сост. А. Зарецкий, В. Емельянов, Г. Ефремов, М. Улановская. Бостон: М-Graphics, 2018. 274 с.
II.
Литвинов П. Анатолий Якобсон: Некролог // Хроника защиты прав в СССР. 1978. №31. С. 66–67.
Гершуни В. Не стало Толи Якобсона // Поиски. 1980. №2. С. 140–148.
Освободивший себя: Памяти Анатолия Якобсона // Страна и мир. 1988. №5. С. 89–94.
Терновский Л. Жертвенный огонь // Терновский Л. «Мне без вас одиноко». М.: Возвращение, 1997. С. 46–69.
Фромер В. «Он между нами жил…» // Иерусалимский журнал. 2001. №8. С. 393–422.
Памяти Анатолия Якобсона: Сборник / сост. А. Зарецкий, Ю. Китаевич. Бостон, 2010. 579с.
Kuzowkin G. Anatolij Jakobson // Słownik dysydentów. T. 2. Warszawa: Karta, 2007. S. 436–437.
Мемориальная страница Анатолия Якобсона
Толя Якобсон из Хлыновского тупика. Документальный фильм. Режиссер Сергей Линков. 2015
