А. Якобсон о себе

О литературе Переводы Стихотворения Публицистика Письма А. Якобсон о себе Дневники Звукозаписи

О А.Якобсоне 2-ая школа Посвящения Фотографии PEN Club Отклики Обновления Объявления

А. Якобсон

Нерв рода

…из-за антисемитизма погиб дядя Сема, который после смерти отца был мне как второй отец, - если так можно сказать... Погиб – благодаря государственному антисемитизму. Его выгнали… Как он погиб – это я все расскажу. В 1951 году… Дядя Сема был очень сильный человек. Он был абсолютно малограмотный – он почти ничему не учился.

Разговор о семье моего отца и моей матери совершенно не входит в содержание нашего общего разговора с тобой, Майя. Потом – это как бы отдельный сюжет, который мне совершенно не хочется описывать. Но так или иначе, – там было много братьев. Дядя Яша уже был профессор с мировым именем1) – он еще не умер – на Западе, отец мой уже умер в 1947 году от рака,2) дядя Витя3) просто был еврейский гешефтмахер и заведующий мясокомбинатом, а вот дядя Сёма был нетривиальный человек.4)

В нём был нерв рода. В нем был, – как бы сказать, – когда я не могу выразиться просто, когда у меня нет времени найти простые слова, – я выражаюсь выспренно. Он был средоточием как бы родового начала в нашем якобсоновском роде. Я говорю о семье отца. Он был лихим нэпманом в нэпмановское время. Настолько лихим, что содержал конюшни и прочее. Он поступил в ЕКП – прошу не путать с Бундом – Еврейскую коммунистическую партию. Секция, Евсекция, – я не знаю. Он был типографским работником, он был знаком лично с Маяковским, рассказывал мне про него очень много интересного.

Он был добрый еврей. Маленький, коренастый, невероятно наполненный жизненными силами. Невероятно! Он был человек невероятной энергии. И при советской власти он жил очень хорошо. Во все годы. Даже когда его «раскулачили», так сказать, после нэпа. Он был блестящим служащим Института санитарного просвещения, что на Мясницкой, простите, – на улице Кирова. Ну, он вообще был такой человек, что всё умел и мог. И как-то получилось, что он ушел с работы. И его не брали на работу. Для него это было невероятное потрясение. Он был женат на русской женщине, – дворянке и генеральской дочери Ирине Николаевне Хоменко,5) был отчимом её дочери,6) Ирины же. Он был щедрый человек, из таких южных, полнокровных, как бы одесских евреев, хотя он из Витебска, как и мой отец. Который не экономил, а привык – зная свою силу, тратить деньги свободно.

И вдруг его выгнали с работы. И он плюнул на тех, кто выгнал – ха! Он был уверен, что устроится везде. У него был какой-то совершенно фантастически широкий круг знакомых. И вот его не берут, не берут, не берут, не берут никуда. И в общем, короче говоря, я знаю про это очень много.

В один прекрасный день он с неким Гальпериным,7) с евреем, недавно получившим Сталинскую премию как хозяйственник, – наверное, это был неплохой хозяйственник – их посадили обоих и обоим дали 25 лет, - у себя дома, в Брюсовском переулке, высказал мысль. Дядя Сёма был очень умен, но он был абсолютно неинтеллектуален, малограмотен и прочее, и прочее. И он сказал Гальперину, судя по доносу и судя по тому, что ему инкриминировали в КГБ, в МВД, в суде, что Сталин мстит нам, евреям, за Троцкого. Зная облик дяди Сёмы, я думаю, что Троцкий для него, в глубине его души, был героем. Национальным героем и коммунистическим.

Дядя Сёма ничего не имел против коммунизма. Если при коммунизме можно жить, работать, много зарабатывать, красиво жить. А для дяди Семы красиво жить – значило жить широко, а главное, поддерживать родственников. В нем было невероятно развито еврейское родовое начало – поддерживать родственников. Мой отец по сравнению с ним – ну, мой отец был педант чести. Мой отец был аптекарь, гордился словом «аптекарь». Он ненавидел, когда его называли «фармацевт».

А дядя Сема был широкий человек. Сосед по фамилии Адольф, учитель географии, донёс на него. Я хотел его убить, но не убил, потому что испугался, что меня посадят. Испугался! Никаких раскаяний, как у Раскольникова, у меня бы не было. Я мог бы придти и убить. Но я испугался. Испугался! Дядю Сёму посадили заодно с Гальпериным, обоим выдали по 25 лет. На следствии их не было. Ну, они же не идейные люди, они раскололись, они там клепали на всех, друг на друга, причём я думаю, что дядя Сёма вёл себя хуже Гальперина, видит Бог, судя по некоторым отголоскам. Потом их судили обычным судом, где была защита, где было обвинение.

Я пришёл на этот суд. Например, мой старший [двоюродный] брат Гришка8) – герой войны испугался, – у него было чуть ли не две или три Славы,9) а три Славы выше, чем Герой Советского Союза, это как четыре Георгиевских кавалера. Сталин же всё восстанавливал по имперским образцам, по великодержавным образцам. Гришка испугался, а я не испугался. Я пришел, мальчишка, на суд. Естественно, меня не пустили в зал суда. Но поскольку это происходило в Московском городском суде или в каком-то районном, то я ошивался в кулуарах суда. Его жена, Ирина Николаевна Хоменко - не испугалась, не предала мужа, падчерица тоже не предала, они не испугались. Они последние вещи, все продали,чтобы только найти адвоката-еврея, чтобы он защищал.10) Они не испугались советскую власть. Ну, они были взрослые. Я не испугался ее вообще. Потом, когда начался этот суд, я видел дядю Сёму, как его провели конвоиры вместе с Гальпериным. Он облысел во время следствия. У него были хорошие волосы с таким зачёсиком пижонским набок. Вообще-то он, по сути, был местечковый еврей. И он и тут сделал какой-то реверанс и как бы уступил место конвоирам. Они усмехнулись. Его ввели на суд эти парни едва ли не с трехлинейками, это была обычная винтовка со второй мировой войны со штыком. Шёл тяжёлый, как бизон, как бык, головой вперёд, Гальперин. Их увели на суд, а нас не пустили. Но там мы – я и его семья – мы все ждали решения суда. Потом вышел адвокат, сделал скорбное личико и сказал: «Ирина Николаевна, я сделал всё, что мог, но, увы – 25 лет». Обоим.

Гальперин выжил, дядя Сёма погиб. Погиб он, танцуя, на Воркуте. Без всяких метафор, в прямом смысле. Дядя Сема был очень лёгкий человек, он очень легко сходился с людьми. Вряд ли он был на общих работах. Не знаю, может быть и был. Но думаю, что при его сметке – не знаю, я ничего не знаю, я только знал, что из Москвы нельзя было посылать посылок, и поэтому я, в частности, думаю, что только я почему-то, – ездил, но это неважно! были бы может быть другие, но меня просили. Ирина Николаевна всегда посылала ему посылки – сухую колбасу и все. Куда-то за город, за какую-то черту. На почту я приходил и посылал посылки. Сделанные не мною, а семьей, Ириной Николаевной. И вот – это мы узнали потом, он был посмертно реабилитирован, он умер в 55 году.11) Был какой-то у зэков праздник. Он был посмертно реабилитирован «за отсутствием состава преступления». Дядя Сёма был вообще дамский угодник. И какой-то праздник, где придурки, думаю, что придурки, – не мог быть праздник общий, для работяг – пригласил даму, стал с ней танцевать, упал и умер от инфаркта. Вскоре после этого его реабилитировали «за отсутствием состава преступления».

Да, это уже было в ту пору когда уже давали и 25.12) Эта формула правильная, но она подходит к более раннему времени.13) Ему дали 25. Потом – он прямо про Сталина. Видишь ли в чем дело – он про Иосифа Виссарионовича. Да и кроме того, время было такое. 25 лет он получил. И умер. Так почему я говорю про дядю Сему? Что дядя Сема тоже фактор. Очень сильный фактор.

1) Яков Григорьевич Якубсон (189?-1949/50), старший брат, эмигрировал во Францию в 1914 г. Был портовым рабочим, закончил Сорбонну, стал известным во Франции врачем. В 1932 или 33 г. (Г.В.Якубсон: 1934), - вероятно, по контракту с Наркоматом здравоохранения приезжал в СССР, - привозил разработанное им лекарство. После оккупации Франции фашистами бежал на юг Франции, откуда эмигрировал в США. Основал в Нью-Йорке собственную клинику. Яков Якубсон не имел семьи, в 30-ые годы переписывался с родной сестрой Полиной Григорьевной Плавник, помогал семье, оставшейся в СССР. Намеревался приехать в Москву в конце 40-х гг., но внезапно умер в Нью-Йорке в 1949-50 гг. Яков Григорьевич Якубсон был состоятельным человеком и завещал свое наследство еврейской общине Нью-Йорка, детям Израиля, а также - братьям, сестре или их детям. (Прим. Брониславы Викторовны Цирельсон-Якобсон)
2) Александр Григорьевич Якобсон (18?-1947) заболел 1947 в году. Он умирал очень тяжело – метастазы в позвоночник, сильнейшие боли. Опекал его дядя Сёма – у него были связи в медицинском мире. (Прим. И.В.Лопатниковой)
3) Виктор Григорьевич Якобсон (1898-1969)
4) Семен Григорьевич Якубсон (1898-1955), в действительности Семен Григорьевич родился примерно двумя годами раньше. 1898 - запись в метрике. (Прим. Б.В.Цирельсон-Якобсон))
5) Ирина Николаевна Хоменко (1898-1980)
6) Ирина Вильгельмовна Лопатникова (р.1928) Живет в Бостоне, США.
7) Вова Гальперин - друг всей его (дяди Семы) жизни. (Прим. Б.В.Цирельсон-Якобсон)
8) Григорий Викторович Якубсон (р.1922), живет в Москве.
9) Григорий Викторович был награжден одним орденом Славы. (Прим. Б.В.Цирельсон-Якобсон)
10) Дядю Сему арестовали в августе 52-го года. Мама продавала вещи, платила деньги адвокату (был такой Брауде, допущенный к ведению подобных дел), но удалось только снизить срок с 25 до 10 лет. (Прим. И.В.Лопатниковой)
11) ВЕРХОВНЫЙ СУД СССР
Справка
3-го марта 1956 года
02/дсп-856-56
Дана гр. Хоменко Ирине Николаевне в том, что Определением Судебной Коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 25 февраля 1956 года приговор Московского городского суда от 5 января 1953 года и определение Верховного Суда РСФСР от 27 января 1953 года и определение Верховного Суда СССР от 5 сентября 1953 года в отношении Якубсона Семёна Григорьевича, 1898 года рождения отменены и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления.
За Председателя Судебной Коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР – (С.Бакшеев)
12) Реакция на замечание Майи Улановской: «Ни за что, за разговоры, обычно давали по 10 лет» (Прим. В.Емельянова)
13) 25-летний срок был введен в СССР указом от 26 мая 1947 г., официально отменив существовавшую до того смертную казнь. 12 января 1950 г. смертная казнь была восстановлена. (Прим. В.Гершовича)