Про учебу я уже писал. Что касается поведения, то, пожалуй, только "Жора" и "Петр" могли держать Толю более или менее в рамках приличия. Для других Толя был тяжелым случаем.

Женя Дудников вспоминает, что однажды Лидия Кондратьевна вела урок английского и записывала на доске какое-то предложение. Как только она написала предлог about, мгновенно последовал громкий выкрик Якобсона: "Лидия Кондратьевна, а что такое ебаут?" Последнее слово было произнесено очень смачно, и голос у Толи всегда звучал отлично. Растерявшаяся Лидия Кондратьевна нервно обернулась от доски и импульсивно закричала: "Якобсон, вон из класса!" Очень довольный Якобсон встаёт с задней парты, где он любил отсиживаться, и не спеша, улыбаясь во весь рот, с видом победителя проходит через весь класс и геройски покидает его, помахивая неизменной веревочкой.

Я помню, как на уроке биологии в 9-м или 10-м классе почему-то ждали директора Козлова. Но он не пришел, и Вера Михайловна объяснила, что директор уехал за усилителем. Ясно было, что имелся в виду усилитель для школьного радиоузла. Но от Якобсона мгновенно последовал громкий вопрос: "Усилитель? Для мозгов? " Что было делать Вере Михайловне? Выгонять из класса – значит признать, что поняла вопрос, т.е. разделяет мнение о слабости директора. Не заметить – значит вдохновить Якобсона на новые "подвиги". Вера Михайловна, умная женщина и опытный педагог, как-то нашлась, чтобы с достоинством сгладить ситуацию.

На уроках литературы и истории Якобсон тоже не стеснялся и мог позволить себе разные выходки. Но на литературе и истории энергия и задиристость Якобсона получали возможность другого, естественного выхода. Запомнился урок об Иване Калите, когда Толя сразу захватил инициативу. Как утверждал Якобсон, родственник Калиты тверской князь Александр предлагал Калите и другим русским князьям объединиться и освободиться от слабеющей Золотой Орды. По мнению Якобсона, сил у русских было уже достаточно, и тогда бы правое дело, справедливость положили бы основу Русскому государству, но со столицей в Твери. Калита же предал Александра и в союзе с ханом Золотой Орды захватил Тверь и, в конечном счете, присоединил Тверь к Москве, оставаясь в подчинении Орды. Александра убили в Орде по навету Калиты. Как настаивал Якобсон, предательство положило начало росту могущества Москвы и это, дескать, наложило печать на всю последующую историю Руси. Версия Толи о Калите противоречила тому, что было написано в нашем учебнике, что Толю особо вдохновляло. Но идея увлекла, и разгорелось обсуждение, которое вел Якобсон, а у "Иветты" было достаточно ума, чтобы, не мешая Якобсону, только мягко направлять дискуссию.

Версия Якобсона и при наших тогдашних знаниях была очень спорной. Нравственные категории не были присущи ни Калите, ни Александру. Чтобы убедиться в детском максимализме Толи, можно посмотреть в Интернете сведения, имеющиеся сейчас о том времени.

Столь же проблемно Якобсон выступал и на уроках литературы. Добавьте всезнающего Сергея Беляева, снисходительного эрудита Мишу Кабанова и др. "Фетинья" умело справлялась, но ей тяжело приходилось.

Вспоминая наш класс, вижу, что класс был очень незаурядным. Мы обогащали друг друга, помимо учителей и учебников. Толя давал нам уникальные знания, но и сам очень многое получал от нас. Гармоничный был класс. Нам было интересно ходить в школу.

Бокс и шахматы

Уже писал об Айзине, Суровом, Либензоне, но лично никогда не видел дерущегося Якобсона.

Толя увлекался также и шахматами. Выиграл чемпионат 9"Б", который организовала комсомольская группа и привлекла к нему полкласса. Туры проходили после уроков. Таблица, к сожалению, не сохранилась. Толя выступал и на школьном уровне. Кажется, имел 3-й разряд.

Черты характера

Бескорыстие, отзывчивость, добавлю искренность, конечно. Честолюбие в малой степени. Тщеславие могло проявиться достаточно странно. Женя Дудников вспоминает, что он с группой одноклассников навестил Толю дома сразу, как Толю выписали после удаления аппендицита. Не успели войти, как Толя оголил весь свой живот и стал с гордостью демонстрировать разрез, из которого еще торчали дренажные трубки.

Главное, что надо добавить, – это конфликтность, взрывающаяся до буйства.

Фетинья Алексеевна вспоминает сейчас: "Редкий человек, уникум. Непосредственный, сердечный, доброжелательный. Всегда нараспашку, очень открытый, необыкновенно искренний, иногда во вред себе. Без двойного дна, никогда не врал. Выгод не искал, говорил, то, что думает. Неравнодушный. Всегда имел свое мнение. С ним было легко, просто, но нельзя было вступать в пререкания. Его заносило в борьбе, причем порой нельзя было даже понять, с чем он вдруг начинает с жаром бороться. Был непредсказуем, шлея под хвост попадет, тут же начинал действовать". Я записал Фетинью Алексеевну дословно.

Отношение к авторитетам

Якобсон не был нигилистом. О некоторых людях, к которым он относился с уважением, я уже упоминал. Якобсон говорил мне, что Маяковский – великий поэт, но только лирический, не вполне раскрывшийся. Любого великого человека он пропускал через своё, очень субъективное восприятие. С удивлением и очень одобрительно отзывался о Валентине Катаеве, который в 1960-е стал публиковать повести в совершенно новом для него стиле.

Феликс Айзин вспоминает, что однажды на уроке Филамафитского он неудачно сострил по поводу Карла Маркса, за что получил от Толи Якобсона подзатыльник. Не то, что Толя был заядлым марксистом, просто критика была глупой. Правда, Толя тут же попытался сгладить инцидент.

Девушки и первая любовь

С восьмого класса у нас каждой осенью действовала школа танцев вместе с женской 175 школой из Старопименовского переулка, которую выбирали родительские комитеты. Якобсон танцами не занимался. На общих вечерах с 175-й, а также 92-й школой (рис. 18) на Воздвиженке его не помню. На выпускном балу в 124-й женской школе никак себя не проявил. В физическом обществе, совместном со 170-й женской школой, не участвовал.

Что касается первой любви Якобсона, то единственный мой кандидат – это "Иветта".

Увлечение поэзией и литературой

Стихи любимых поэтов Толя прекрасно читал и на уроках, и в компании, и в беседах один на один. Очень любил читать стихи. Иногда и сам писал стихи. Юра Бедрицкий вспоминает, что в классе седьмом Толя глубоко переживал обиду, нанесенную ему в редакции "Комсомольской Правды". Толя принес туда свои стихи. Стихи, видимо, понравились, поскольку Толе сказали: "Мальчик, пожалуйста, приведи к нам дядю, который написал эти стихи". Понятно, больше Толя никуда не ходил.

Сохранившаяся у меня "Битва" (рис.27) относится к 8 классу, когда у нас были уроки черчения. Толя правильно подметил соперничество Ротштейна и Титенкова (Тит). Помню, они однажды зимой договорились подраться вечером после уроков на льду в центре Патриаршего пруда.

Ну а шарж "Комсомольская группа" (рис. 28) удачно дополняет описание урока черчения в "Битве". Шарж политически не выдержанный, даже опасный для 1951 года.

Я не был оригинален, когда уже отмечал уникальный, на интуитивном уровне, на уровне подсознания, от рождения (теперь модно говорить от бога) дар понимания русской поэзии, музыки русского языка, присущий Якобсону.

Пример Толи лишний раз показывает, что этническое происхождение отнюдь не определяет культурную принадлежность. Русскими по духу были:

датчанин В.И.Даль, составитель уникального Толкового словаря живого великорусского языка;

еврей поэт и писатель Б.Л.Пастернак, удивительно чувствовавший русский язык и владевший его богатейшим разнообразием;

швейцарец генерал-адмирал Ф.Лефорт;

немка Екатерина II, Великая;

грузин полководец князь П.Багратион;

еврей физик А.Ф.Иоффе, создавший уникальную советскую физическую школу,

и многие другие "инородцы", вошедшие в золотой фонд русской нации.

Сталин и его наследники совершили чудовищную ошибку, приклеивая гражданам СССР навечно какую-то национальность. Ошибка страшно сработала в 1991 г., облегчив варварское расчленение страны. Эта же ошибка убила Якобсона, безусловно, русского человека.

Пишу – ошибка, а не преступление, вспоминая гения дипломатии Талейрана, сказавшего по поводу убийства герцога Энгиенского: "Это хуже, чем преступление. Это – ошибка".

Отношение к советской власти, государственному антисемитизму и религии

В седьмом классе, весной 1950 года, когда мы вступали в комсомол, Толя с его поведением даже и не заикался о вступлении. А работа в комсомоле заняла заметное место в нашей жизни. К рис 28 добавлю шарж "Заседания бюро" (рис.29).

Женя ехидно подметил длительность заседания, толстый протокол и сомнительность результатов. Интересен крошечный Норман. Действительно, я остановился в росте в классе третьем-четвертом, откатился в хвост класса. Стал расти опять в 9-10-м классах и стремительно догнал рослого Скобёлкина к концу школы.

В "Бегемоте" #1 много материалов по мотивам нашей комсомольской деятельности.

Вне комсомола Толя оказался несколько на отшибе. В десятом классе он стал проситься, неуклюже ссылаясь на перспективу поступления в институт. Мы его, конечно, приняли, а он произнес все требуемые слова. Не помню, я мог и рекомендацию Толе дать.

Никаких антисоветских высказываний я от него в школе и сразу после окончания не слышал. Напротив, помню, когда я был на втором или третьем курсе, по настоятельному совету Толи я вечером начал читать "Государство и революция" Ленина. Начал и не мог оторваться до глубокой ночи, пока не прочитал до конца. По свежим впечатлениям сделал некоторые выписки (хранятся у меня до сих пор), обсуждал с Толей. Наши впечатления были близки. А когда встретился с Сергеем Беляевым и попытался поделиться своими восторженными впечатлениями, получил снисходительный холодный совет не читать Ленина в подлиннике, кроме как мест, рекомендованных лектором.

Толя был абсолютно не религиозен, как и я и весь наш круг. Ничего общего с сионизмом.

Национальность никак не влияла на наши отношения в классах. И никто ею, в частности, моей специально не интересовался. В конце 1960-х я встретился с Лёней Вересом1 в редакции УФН. Он обрадовался и пригласил меня к себе домой. Я пришел, оказался еврейский Новый год. Были только евреи, я вел себя тихо, так и ушел не разоблаченный. До этого я не знал, что Верес – еврей.

Еще лет через десять встретил на улице Горького Сашу Двойриса. Он на радостях стал рассказывать мне новый анекдот, употребив пару непонятных слов. Я переспросил. Саша сказал, придешь домой – спросишь родителей. Только тут я догадался, что это идиш. Пришлось сказать, что и родители не помогут. Поняв, что мы не евреи, Саша очень расстроился. А я до этого не имел твердой уверенности о национальном происхождении фамилии Двойрис. Так и жили. А уж о половинках и четвертинках понятия не имели.

Что касается государственного антисемитизма, то Толя поддержал меня однажды, когда я сказал в классе, что антисемитизма не было до кампании борьбы с космополитизмом. Кто-то из школьников пытался усмотреть государственный антисемитизм уже в тридцатых годах.

Смерть Сталина и Хрущевская "оттепель"

В день, когда сообщили о смерти Сталина, всех учеников ставили по очереди на пару минут в почетный караул у бюста Сталина в вестибюле школы.

Запомнился лишь здоровяк Саша Проценко, который встал к бюсту и упал в обморок. Не помню, как Толя отнесся к смерти Сталина. Не помню, чтобы пошел после уроков с теми, кто хотел дойти до Дома Союзов. Попал в Колонный зал Дома Союзов, кстати, один я, глубокой ночью.

Хрущевская оттепель совпала с большими переменами в жизни Толи. Он стал учиться на дневном отделении. Кончились вечные поиски подходящей работы – ведь без справки с места работы нельзя было учиться ни вечером, ни заочно. Работа бывала разной, в том числе грузчиком в редакции "Гудка" напротив. Впрочем, вопрос о средствах существования остался и на дневном.

Толя женился. Я познакомился с Майей, ее родителями, которые произвели на меня очень приятное, мягкое впечатление.

Трудно было поверить, что за плечами Александра Улановского, отца Майи, были революционная борьба в России, туруханская ссылка (вместе со Сталиным), успешный побег и жизнь в Европе, где выяснились, в частности, блестящие способности к языкам, которыми он в совершенстве овладел. Потом добровольно вернулся в Туруханск. Революция, командование частями в Гражданскую войну. "Матрос" Железняк был его другом, вместе сражались. Коминтерн, арест "в 1937". Выпустили в 1941, и добровольцем ушел на фронт из патриотических побуждений. Согласился на звание капитана, хотя в Гражданскую занимал, как сказал мне Толя, генеральские должности. После войны опять арест.

Помню, как мы гуляли все вместе вечером во время Фестиваля молодежи в 1957 г. Где-то около театра Советской армии завязалась беседа с американскими студентами. Толя, понятно, только присутствовал. А вот его тесть говорил так, что студенты так и не поверили, что он не американец. Толя пояснил мне, что А.Улановский был гражданином США в бытность свою агентом Коминтерна. По каким-то случайным причинам был на несколько дней арестован в Копенгагене. Так, посол США в Дании присылал ему в тюрьму букет роз каждый день.

Толя много рассказывал мне о Майе, ее семье и друзьях. Все они недавно вышли из заключения. Майя, будучи школьницей, получили 25 лет. Над ее кроватью висела фотография мальчика на год старше. Он и два его друга из их компании были расстреляны. Об их судьбах сейчас можно прочитать в Интернете. А тогда это дополняло картину истории моей страны, вместе с рассказами вернувшихся из лагерей выживших родственников и друзей моих родителей.

А.Улановский с интересом расспрашивал меня, когда я вернулся после летних работ на целинных землях Кулунды.

Институтские годы

На выпускном курсе студентам его факультета предложили продлить обучение на год с получением второй специальности – преподаватель литературы. При этом гарантировалась работа по специальности по распределению после окончания института. В противном случае выдавался свободный диплом, т.е. ищи работу сам. Толя отказался продлевать обучение – "я должен начать зарабатывать деньги", говорил он мне. Работу найти не смог.

Его родственники нашли ему место учителя астрономия. "Толя – пародировал он мне родственников с еврейским акцентом, – поработаешь год. Что тебе стоит пересказывать учебник астрономии? А потом освободится место историка". Я их послал, – с гордостью сказал мне Толя и ушел рабочим в горячий, кузнечный цех автозавода. С увлечением рассказывал о том, как он, дипломированный учитель, завоевывал уважение новых товарищей, отнесшихся к нему поначалу с крайним недоверием, и о новинках ненормативной лексики, почерпнутых там. Особо понравилось ему выражение "на чужом х.. в рай въехать". Я тоже запомнил.

Проработал он на заводе тот самый год, но работу нашел сам.

Конфликты и происшествия

О конфликтах в классе и школе сказал достаточно. К сожалению, буйная конфликтность была неотъемлемой чертой его характера и сопровождала его всю жизнь. Со слов Якобсона расскажу о двух безобразных случаях уже в зрелые годы. Буду пользоваться его оборотами, как я их запомнил. Первый случай относится к жизни в Хлыновском. Якобсон сильно выпил и кого-то поблизости очень возненавидел. Схватил топор и рванулся из комнаты учинить расправу. Сбежавшиеся соседи еле скрутили и отобрали топор.

Во втором случае Якобсон был уже уважаемый учитель, солидный отец семейства. Однако однажды очень неудачно встретился с очередной любовницей, выпил, поругался и очень злой вышел на улицу. Подошел к остановке автобуса (троллейбуса). Там ждёт очередь. Якобсон стал первым. Люди из очереди законно, как он сам мне сказал, попросили его стать в хвост. Пропустил мимо ушей. Второй раз сказали – послал их. Кто-то сходил за милиционером. Тот вежливо предложил гражданину занять место в хвосте очереди. Недолго думая, Якобсон от души врезал милиционеру в голову. Тот растянулся на асфальте, потом приподнялся на колени и засвистел. Из всех щелей (выражение Толи) неожиданно повыскакивали милиционеры. Откуда их столько, удивлялся потом Толя. Его скрутили, он уже не сопротивлялся, доставили в отделение, побили в воспитательных целях без какого-либо причинения вреда здоровью и заперли в какой-то комнате.

Утром протрезвевшего Толю привели к начальнику отделения. Майор крутил в руках паспорт Толи: "Якобсон, еврей! Пятнадцать лет в милиции работаю, первый раз такого еврея вижу. Нацию позоришь!" Толя с видимым удовольствием имитировал грубую манеру речи майора. Тот потом расспросил Толю, где работает, что преподает, и отпустил, не составив даже протокола. На прощание лишь с горечью заметил: "Вот Вы сейчас пойдете на работу, а мой сотрудник неделю будет на бюллетене. Не может же милиционер с синяком на лице быть на посту".

В те годы у нас не было демократии, зато москвичи соблюдали очередь при посадке в общественный транспорт.

В те годы у нас не было демократии, но была высокопрофессиональная милиция, которая не вымогала взяток и боролась с реальной преступностью, а майор знал, где следует проявить гуманизм. И в те годы Якобсону полагался бы тюремный срок за его поступок.

Эти конфликты произошли в разные годы. В обоих случаях Толя рассказывал о них не без скрытой гордости, даже с бравадой. Никакого раскаяния в содеянном, увы, не выражалось. Особо нравилось Толе, что майор в первый раз увидел такого еврея. Был уверен, что и в последний.

В компании друзей и знакомых

О Мишке Тихомирове уже писал, встречался с ним не только в школе, но и дома у Ротштейна. Хорошо знал обаятельного Игоря Рацкого, один раз видел Юлия Даниэля, с остальными не встречался.

30 апреля 1965 г. Толя отмечал на Хлыновском свое 30-летие. Я с большим интересом познакомился с Даниэлем. Однако уже минут через 20-30 Якобсон, Даниэль и Васька Серебряков надрались настолько, что потеряли какой-либо интерес для собравшихся гостей. Положение спас Игорь Рацкий. Взял на себя ведение стола. Кроме того, Игорь был с гитарой и исполнил много песен Галича, Окуджавы, Кима и др.

Игорь был сыном композитора А. Давиденко (1899-1934), автора нескольких популярных советских песен (см. Википедию). Отец очень рано умер, и Игорь взял фамилию матери. Игорь учился в нашей школе на два класса старше. Повинуясь общему настрою, поступил в МЭИ на гидротехнический факультет (Великие стройки коммунизма!). Учился хорошо, но понял, что это не его дело. Забрал документы и поступал вместе с нами, уже на филфак.

Я встретил его много лет спустя летом на пляже в Лазаревской. С удовольствием провел несколько часов в компании с ним и его друзьями. Игорь рассказал, что он преодолел свой комплекс неполноценности по отношению к физикам, когда понял, что филолог в худшем случае безвреден, а физик безвреден в лучшем случае. Мы дружески прокомментировали наши точки зрения.

Якобсон – учитель словесности. Лекции о литературе

С увлечением рассказывал мне ещё до Второй школы о сочинении, которое он дал по "Одному дню Ивана Денисовича". Все сочинения были предсказуемы, кроме одного. Школьник дал трактовку, которая не приходила Толе в голову. Если я правильно помню, парень отрицательно написал о конформизме некоторых героев, в особенности, кавторанга. Толя не был согласен, но самостоятельность поддержал.

Однажды с огромным удовольствием я пришел во Вторую школу на его лекцию о Блоке. Зал был забит, юные таланты, будущие физики и математики с огромным вниманием слушали Толю. Лекция была мастерски построена. Было много вопросов. Что касается основного содержания, то оно было мне знакомо, поскольку отдельные фрагменты Толя начал рассказывать мне, когда мы еще сами были школьниками.

А Якобсон был все тем же. Крутил веревочку. Вдруг прервал лекцию и побежал по рядам в поисках сигареты. Нашел, закурил, вернулся на место и продолжил лекцию. Какие уж тут правила поведения учителя и права школьников на чистый воздух.

Это были самые счастливые годы в жизни Толи. Работа, семья, отдельная квартира на Перекопской улице.

Привожу слайды, снятые у меня дома.

День рождения 25 февраля 1966 г.

День рождения 25 февраля 1967 г.
(Якобсон пришел без Майи)

Мы видим Толю жизнерадостным человеком, любящим по-детски подурачиться, довольного своим несомненным успехом у молодых девушек. А у девушек на лицах написано полное блаженство.

Семья: Толя, Майя и Саша

О добром и специфическом начале семейной жизни я уже писал.

Мама рассказывала мне, смеясь, что как-то, когда меня не было, Толя с Майей зашли к нам без предупреждения, и Толя гордо объявил моей маме, что "мы теперь, как дом с мезонином". Так он сообщил о начале беременности Майи, хотя внешне еще ничего не было видно.

Женя Дудников вспоминает, что однажды, вскоре после рождения Саши, встретил Толю на Мясницкой (тогда ул. Кирова), куда-то идущего по делам. Но был Толя с детской коляской. Остановились, по-доброму поговорили минут 20. Женю тронуло, как в течение этого времени Толя внимательно следил за сыном и несколько раз заботливо оправлял беспомощного ребенка.

Лет десять, как я сдружился с профессором мехмата МГУ Александром Булинским. Выяснилось, "что он учился во 2-й школе. В это время историю там преподавал Якобсон. С жалостью Александр вспоминает маленького мальчика, которого Толя несколько раз приводил на свои уроки, так как, по-видимому, ребенка не с кем было оставить дома. Мальчик покорно читал что-то на задней парте. Он с успехом занимал сам себя." Видим, что Саша никак не проявлял непоседливости отца в его возрасте.

На Перекопской был свидетелем того, как строгий папаша потребовал у Саши какую-то школьную тетрадь с заданием на дом. Саша принес с опаской. Папаша стоял в углу комнаты. Тетрадь показалась отцу излишне грязной (забыл, какие у него самого были тетради). Это Толю взбесило, и мощным пинком ноги он отправил Сашу кубарем по диагонали в другой угол комнаты. Саша взвыл уже в полете и с воплем кинулся в кухню к маме. Туда же понесся Якобсон. В кухне поднялся жуткий крик. Обо мне забыли. Может быть, этот случай не вполне типичен.

Толя с усмешкой рассказывал, что Майя очень болезненно воспринимала, когда он звонил очередной даме, называл ее по имени и сразу начинал легкомысленно ворковать, не заметив, что по рассеянности набрал свой домашний номер, и трубку взяла Майя.

Правозащитная деятельность

Мы заговорили о ней в сентябре 1968 г. Толя сказал, что вынужден уйти из Второй школы. Очень сокрушался, что ключевые августовские дни провел в Опалихе с любовницей и ничего не знал. Вернулся в Москву, когда демонстрация уже прошла и друзья были задержаны. Его вызывали в КГБ только как свидетеля. Подчеркивал мне корректность обращения. Видно было, что Толя очень хотел быть арестованным, пострадать за правое дело, быть вместе с друзьями. Не получалось, Толя страдал. Думаю, в КГБ работали опытные психологи, ломали психику Толи.

Я продолжал бывать на Перекопской. Но там собирались уже какие-то чужие мне люди, разговаривали об Израиле, на меня смотрели с отчуждением. Прекратил ездить на Перекопскую и не видел Толю года два-три, до февраля 1973 г.

Уверен, что в правозащитной деятельности Толю увлекал новый, очень сильный конфликт. А сами права он с легкостью грубо нарушал всю предшествующую жизнь, когда речь шла об окружающих ни в чем не повинных людях. Примеров я привел достаточно. "Правозащитники" же Толю умело "разводили", ломали Толю с другой стороны. Лишенный возможности нормально заниматься любимым делом, найти приложение своим выдающимся способностям, оказавшись в жерновах между "правозащитниками" и КГБ, Толя потерял опору в жизни и сломался.

Доживи до 90-х, Толя, думаю, не принял бы то, что сотворили с нашей страной в 1991 году – насильственное расчленение на части, установление дикого капитализма, безобразное обесценивание труда учителя и пр.

Прощание и вынужденный отъезд

Последний раз я видел Толю в феврале 1973 г. Мы отмечали двадцатилетие нашего выпуска из школы. Встречу с размахом организовал в шикарном ресторане на втором этаже новой гостиницы "Националь" (ее больше нет – разобрали) Леня Верес. За столом Толя сел рядом со мной, и мы весь вечер проговорили, отвлекаясь лишь на общие тосты и выступления. Толин сосед справа не участвовал в нашем разговоре, я не помню, кто это был. Не помню я и своего соседа слева. Я не видел Толю несколько лет, и он произвел на меня впечатление надломленного человека. Он не перебивал, как раньше, выступавших. Наоборот, просил не мешать людям говорить и призывал слушать, когда слишком шумели за столом во время выступлений. Был необычно тих за столом, ни одного громкого жизнерадостного выкрика. У меня тоже был нелегкий период – я в начале февраля был вынужден снять с защиты докторскую диссертацию.

А говорили мы весь вечер о предстоящем отъезде Толи в Израиль. Своей правозащитной деятельностью Толя не козырял. Рассказывал о житейских трудностях последних лет (обманы с оплатой переводов, необходимость надоевших частных уроков), о вызовах в КГБ. Всегда, кстати, подчеркивал предельную корректность поведения следователей. Хорошие психологи, они понимали, с кем имеют дело, и мягко добивались нейтрализации Толи.

Толя рассказал мне, что незадолго до встречи ему предложили в КГБ на выбор: принудительно на восток, или добровольно на запад. "Я выбрал на запад", несколько оправдываясь, сказал Толя. Повторял, что никогда не ощущал себя евреем, но жестокая жизнь заставляет его стать евреем.

С известным физиком Юрием Львовичем Климонтовичем8 (1924-2002) я был близко знаком с конца 60-х. Но только в 80-е мы установили, что его дети Коля и Катя учились во Второй школе. Я увидел фото Якобсона на стене в комнате Кати. Оказалось, Толя был приглашен к ним "репетитором". Толя стал часто бывать у них дома и сдружился с родителями. Во избежание распространенных недоразумений, скажу, что и отец, и мать Климонтовича происходили из потомственных дворян. Отец, до революции Саратовский вице-губернатор, был арестован и расстрелян в 1931 г. Юрий Львович был сильно ограничен в жизни из-за этого. Супруга, Светлана Иосифовна происходила из благородного сербского рода Милатовичей. Ее отец был соратником М.Грушевского. Не без благословения Якобсона Коля Климонтович стал ныне известным писателем.

Как и в случаях с Лопатиным, Серебряковым, Храпченко, Тихомировыми, моей семьей в школьные годы, Якобсона по-прежнему тянуло к культурным русским семьям. К сожалению, мы сами были слишком слабы, чтобы ему помочь. Сионизм же ему был глубоко чужд.

Мы обсуждали судьбу Толи. Климонтовичи были уверены, что Толя совершил грубую ошибку, уехав в чужой ему Израиль. Остался бы, отсидел бы, был бы жив, а потом и успешен.

Я не получал от него писем из Израиля, но иногда общался с людьми, которые получали письма от него. Очень мрачные письма, пронизанные тоской по Родине, Москве, березам Опалихи. Он ощущал себя в Израиле совершенно посторонним, попавшим в западню, из которой нет выхода.

Итоги

Толя был очень яркий талантливый человек, оказавший большое влияние на людей, с ним общавшихся. В нашей 135-й школе, во 2-й школе и др.

Я постоянно сталкиваюсь с добрыми напоминаниями о Якобсоне.

Уже писал о Климонтовичах.

Мой близкий сотрудник зав. лаб. Игорь Морозов родился в июне 1978 г., за три месяца до смерти Толи. Игорь учился во 2-й школе и слышал о легендарном Якобсоне, правда, скорее, от своей мамы, которая в молодости ходила во вторую школу на лекции Якобсона.

В 1980-е как-то общался со студенткой филфака МГУ. Она мне сказала, что ей на ночь дали очень интересную книгу о Блоке. Спросил, чью? Да Вы не знаете автора, Якобсон – ответила она. Пришлось объяснить.

Книги Толи будут внимательно читать еще многие поколения.

* * *

В заключение поблагодарю Фетинью Алексеевну Пухову и Женю Дудникова, которые исправили некоторые мои неточности. Я записал также их дополнительные воспоминания и включил в текст с соответствующими ссылками. Особая благодарность Жене за электронные копии его шаржей и некоторые фото. В преддверии 60-летия выпуска разослал этот текст Айзину, Бедрицкому, Жизнякову, Ипполитову, Мурахину, Ротштейну, Титенкову (Б класс), Брегадзе, Шумилову, Кларову, Лопатину, Цеханскому, Храпченко (А класс). Сделанные ими дополнения отмечены в тексте. Глубоко благодарен Брегадзе, Жизнякову и Шумилову за редкие фотографии, Айзину, Брегадзе, Ипполитову, Лопатину – за дополнительные личные воспоминания, Ротштейну – за сохраненный журнал "Бегемот" #1.

Москва
февраль 2012 – май 2013

---

1) Леня Верес - блестящий джентльмен - был зам. главного редактора ведущего журнала "Успехи физических наук". Как с возмущением рассказывал мне потом академик Е.М.Лифшиц, Леня, пользуясь своим положением, знакомствами и безупречной репутацией, взял в долг немалые деньги у многих ведущих ученых-физиков и смылся в Израиль, никому не отдав ни копейки. Наивные физики обменялись этой информацией лишь после отъезда Вереса. Думаю, Якобсон с Вересом в Израиле не общался.

2) Фото добавлено Мемориальной Сетевой Страницей. См. воспоминания А. Якобсона о марте 1953 г. http://www.antho.net/library/yacobson/interview/umer-sokol.html

3) Фото добавлено Мемориальной Сетевой Страницей

4) Фото добавлено Мемориальной Сетевой Страницей

5) Фото из архива Василия Емельянова добавлено Мемориальной Сетевой Страницей

6) Фото добавлено Мемориальной Сетевой Страницей

7) http://www.triniti.ru/CTF&VM_OKNS.html и http://dppe.mipt.ru/history/professors.html#starostin

8) http://nonlin.awse.ru/2002/41.pdf