Об Анатолии Якобсоне

О литературе Переводы Стихотворения Публицистика Письма А. Якобсон о себе Дневники Звукозаписи

О А.Якобсоне 2-ая школа Посвящения Фотографии PEN Club Отклики Обновления Объявления

Владимир Шаров1)

ЯКОБСОН И ВТОРАЯ ШКОЛА

С течением времени хорошо понимаешь, где больше недобрал, прошел мимо, в лучшем случае – по касательной. Моя школьная жизнь сложилась так, что я никогда не входил в число учеников, близких к Анатолию Александровичу Якобсону и он не преподавал мне русскую литературу, которую, несомненно, и любил, и знал куда лучше курса истории.

Пересечений, особенно вне рамок школы, было много, но они были несамостоятельными, связанными по большей части с моим отцом.2) Отец был очень дружен с Корнеем Ивановичем и Лидией Корнеевной Чуковскими, и Анатолий Александрович тоже несколько лет поддерживал с ними нежную дружбу. Одним из самых близких к нам людей на протяжении многих лет была Надежда Марковна Улановская, мать Толиной жены Майи, даже по меркам российского ХХ в. человек с фантастической и в неменьшей степени трагической судьбой, редкая умница, равно внимательная и к отдельному человеку и к устройству жизни. Дом ее на Садовой Черногрязской давал приют многим замечательным людям, вне влияния которых я плохо представляю себе свое нынешнее бытие.

Бывал я и дома у Анатолия Александровича, несколько месяцев занимаясь русским языком и литературой, но в совершенно ущербном, утилитарном виде – подготовка к вузовскому экзамену. Репетиторство было ему безмерно скучно, но результаты обнадеживали: в короткое время со своих обычных шестидесяти ошибок на страницу я спустился до двадцати. Однако занятия, не помню уж почему, прервались, в итоге я так и остался малограмотным.

Кроме лекций Анатолия Александровича, испанских переводов и статей – некоторые из них тоже благодаря отцу я читал еще в школе, - в общем понимании учительства я знаю, что настоящего Якобсона уже не застал. И дело не в одном запрете преподавать литературу.

Учителя Второй школы при всей естественной человеческой разнородности были редкостно единомышленны, когда пытались на бесплодной советской почве вырастить нечто подобное пушкинскому Лицею. Не знаю, кто в этом виноват, скорее всего время, но так сложилось, что беря «на круг» они оказались лучше, чище, честнее, чем те, кого они набрали себе в ученики. Знаменитые второшкольные истории о том, как на платформе Ленинградской железной дороги за нас дрались географ Алексей Филиппович Макеев и Анатолий Александрович Якобсон, или – это было уже при мне - как мы висли на руках Анатолия Александровича, прибежавшего нас защитить (возле гаражей, рядом с футбольным полем все шло к тому, что нам надают по шее), сейчас я вспоминаю довольно печально. Мы и дальше куда хуже их умели постоять за себя, тем более за других, часто оказываясь большими конформистами.

Это - общий абрис, сводная картинка. Но мир устроен так, что правд в нем много, и это даже тогда, когда люди до последнего готовы друг друга поддерживать. По мере того как во второй половине 60-х годов наша школа на общесоветском фоне все решительнее отличалась от нормы, делалась все более одиозной, покровительство Университета и Академии наук помочь могло уже мало. Давление власти быстро возрастало, и наши учителя остались с ней один на один. Здесь и прошла трещина. Большая часть до последнего пыталась школу сохранить, хотя бы по видимости удержаться в формально-советском поле. Они думали – и здесь с ними трудно не согласиться, - что кроме всякого рода идеалов ученики должны быть отлично подготовлены к дальнейшей жизни, к сдаче экзаменов и поступлению в вуз - по возможности первостатейный. Иначе вся работа, вообще суть того, что они начали, окажется потерянной: те, кого они приняли в школу, не впишутся, как из гнезда выпадут из окружающей жизни и не оставят потомства – своих собственных учеников.

Это была правда не только учителей, но в первую очередь многих сотен из тех, кто поступал во Вторую школу, кто в ином случае и впрямь мог опуститься, погибнуть. Но, наверное, не всех. Дело тут - во времени, в длине шага, в том, насколько ты сам, по своей природной конституции умел ждать, держал удар.

Толя эти вещи сознавал не хуже коллег, но изнутри был «смонтирован» жестче. И вот, понимая, что то, что он может и хочет дать школе, лишь разрушает ее, стал терять интерес к преподаванию. Это сделалась как бы не его работа. Уровень несвободы, который здесь возник, стал представляться обыкновенной неволей, и он естественным образом начал мигрировать, уходить туда, где подобных ограничений было меньше: диссидентское движение, литературоведение, переводы.

Лично для меня свобода, такт, отсутствие давления сейчас, когда я вспоминаю свои второшкольные годы, ключевые понятия. Расти по собственным законам и в своем ритме три года – с пятнадцати до семнадцати лет – оказалось неслыханным подарком. Охладев к математике и безбожно прогуливая, я тем не менее до конца жизни буду благодарен, что меня не только никто не пытался сломать, но наоборот, каждый и всеми возможными силами объяснял, что мы независимы, равны и должны быть на «вы» как достойные и уважающие друг друга собеседники.

Я благодарен Анатолию Александровичу Якобсону за то, что в моей школе было так, что он, классный руководитель, в своем классе разрешал дежурным выставлять отметки и расписываться за него в дневниках, туда же для порядка они, уже по собственной инициативе, добавляли и дисциплинарные замечания.

Благодарен Владимиру Федоровичу Овчинникову, что он, когда по всем законам и справедливости сделалось очевидно, что меня надо отчислять, вызвал моего отца, но никак не мог подобрать слов, чтобы его не огорчить, и в конце концов, отчаявшись, спросил: «Александр Израилевич, ну почему он не может хотя бы не опаздывать?» И тут отец в восторге, что нашлось хотя бы одно оправдание, отрезал: «Не может. Ровно когда он выходит из дома, нам в ящик кидают "Правду". Ему надо хотя бы пять минут, чтобы ее просмотреть». Владимир Федорович, бывший инструктор ЦК партии, покатился от хохота и вопрос о моем отчислении был окончательно закрыт.

Я благодарен Израилю Хаимовичу Сивашинскому за то, что в аудитории, где с трудом помещался один класс, формально, по расписанию должны были находиться два, а то и три, и ты имел все права на его глазах во время урока прямо под окнами школы играть в футбол. Благодарен, что тот же Сивашинский вызывал к доске только наших немногочисленных девочек и, совершенно не интересуясь, что они там писали, часто даже отвернувшись от доски, вместе со словами: «Иди, дай тебе Бог хорошего мужа» ставил в журнал обязательную пятерку; за оригинально решенную задачу щедро отвешивал пять, а то и двадцать пятерок, после чего ты, ничем не рискуя и со спокойной совестью до конца семестра мог заниматься другими делами.

Благодарен Герману Наумовичу Фейну за то, что когда мы, двое-трое, опоздав и бесплодно потыкавшись во все двери с его сыном Андрюшей, тоже опоздавшим, устраивались в их квартире в здании школы играть в преферанс, ему и в голову не приходило, что он может нас выставить. Найдя нас сдающими карты, он лишь сообщал, что и на следующей перемене нам в школу не попасть. А за сколько опозданий отчисляют, мы знали и сами.

Советская власть едва ли не с первых шагов пыталась превратить страну в одно ровное серое поле, не знающее различий и отклонений. Ради сей «высокой» цели были погублены миллионы. Противостоять этому было немыслимо трудно, и, похоже, когда Владимир Федорович Овчинников собирал вокруг себя учителей, главной его задачей было объяснить, показать нам, что, вопреки политике партии, люди пока еще все же разные; что нормально и правильно, что каждый имеет «лица необщее выраженье».

Школе удалось привить нам вкус к подобного рода людям; я помню и буду помнить всех, кто входил в аудитории – они не смешиваются и не мешают друг другу.

Что же до Анатолия Александровича Якобсона, то он, как был, так и останется одним из самых значительных, самых ярких людей, из встреченных мной в жизни.

1) Род. в Москве (1952). Сын писателя А.И.Шарова (1909-1984). Закончил 10 «В» класс 2-ой школы в 1969 г. Окончил исторический факультет Воронежского университета. Кандидат ист.наук (1984). Работал грузчиком, рабочим в археологической партии, литературным секретарем. Дебютировал как поэт в 1980. Пишет художественную прозу.
2) См. Александр Шаров. Письмо Анатолию Якобсону.