 |
О литературе |  |
|
Переводы | |
|
Стихотворения | |
|
Публицистика | |
|
Письма | |
|
А. Якобсон о себе | |
|
Дневники | |
|
Звукозаписи | |
|
О А.Якобсоне | |
|
2-ая школа | |
|
Посвящения | |
|
Фотографии | |
|
PEN Club | |
|
Отклики | |
|
Обновления | |
|
Объявления | |
Александр Шаров1)
ПИСЬМО АНАТОЛИЮ ЯКОБСОНУ
Из архива писателя
Письмо А.Шарова А.Якобсону
Из архива писателя2)
Якобсон вошел в жизнь нашей семьи двумя путями. С одной стороны, он был мужем Майи Улановской, то есть членом очень близкой нам семьи. С другой - преподавал во 2-й физико-математической школе; без преувеличения, школе замечательной, мы это знали - в ней в старших классах учился наш сын и мы нередко общались со многими учителями и директором Владимиром Федоровичем Овчинниковым.
Потом эта школа, какой все ее помнили, была фактически ликвидирована; немалую роль тут сыграли и публичные лекции Якобсона. На одну такую, необычно яркую, и смелую, и очень для него важную, он, позвонив, пригласил Шарова.
В кратком вступлении к книге Якобсона "Конец трагедии" поэт и переводчик Анатолий Гелескул написал: «Его лекции, на которые шли всей школой, стар и млад, не были ни ликбезом, ни театральным действом. Он не поучал и никого не гипнотизировал, но будил души. ... С его уходом из школы его деятельность как бы раздвоилась - на чисто литературную (он много и мастерски переводил) и правозащитную (смысл ее он видел в утверждении гласности - понятие в те годы преступное и уголовно наказуемое). Оба русла слились в его работах о русской поэзии, особенно в самой крупной и глубокой из них - книге о Блоке ("Конец трагедии"). Книга ходила в рукописи в узком кругу читателей. Среди них, правда, были К.И.Чуковский, Л.К.Чуковская, М.С.Петровых, М.М.Бахтин, А.Д.Сахаров, Д.С.Самойлов».3)
На рубеже 60-х и 70-х годов встал вопрос о неизбежности отъезда Якобсона из страны. Его с близкими заставили уехать. А если не уедут... В этой семье хорошо знали, что такое аресты, тюрьмы и лагеря.
Книга "Конец трагедии" (она посвящена Юлию Даниэлю – «благодаря ему я смолоду ориентировался на те представления о человеческом достоинстве и чести, без которых литературное дело есть ложь», - писал Якобсон) была сначала издана в Нью-Йорке в 1973 году. Шаров получил ее в подарок от Толи и очень скоро написал ему письмо.
Конец трагедии Анатолия Якобсона наступил в 1978 году. В 43 года он покончил с собой...
Как я уже говорила, никаких копий своих писем Шаров не оставлял. В семейном архиве сохранились в основном черновики и варианты его писем. <...>
А.М.ШАРОВА4)
ПИСЬМО А.ШАРОВА А.ЯКОБСОНУ О ЕГО КНИГЕ "КОНЕЦ ТРАГЕДИИ"
Вероятно, единственное мое несогласие - или неполное согласие - с Вашей прекрасной работой в том, что Вы - и Вы тоже - глядите на происходящее в "Двенадцати" глазами нашего с Вами современника, словно из тьмы лагерей. А что видел или мог видеть Блок? Стихийное непредотвратимое движение, подобное извержению вулкана? Результат его? Но разве может даже гений видеть арифметический результат, если в истории он всегда двойствен, как при извлечении корня: равняется плюс-минус. А какой результат подвига Христа? Вся современная культура, но и инквизиция тоже, папский конкордат с Гитлером. И ведь даже английская демократическая цивилизация, одно из самых позитивных достижений цивилизации, - на крови. Пусть эта кровь «старая», но кто определяет в истории давность? Так что ж, народись какая-то цивилизация, через двести-триста лет потомки будут иметь право забыть кровь, которой она стоила? И Петербург - на крови, и значит, рожденная им вся прекрасная Пушкинская культура оплачена кровью? Так и не так. Не так потому, что в истории однозначного - только «плюс» или только «минус» - результата не может быть. И те наши современные демократы, которые принимают Англию за осуществленный идеал, - почему их не поражает, что в этой Англии и ее идеологии Оруэлл, например, видел возможности «англосоца»? Кто знает, может быть, он окажется правым. И инстинкт власти, властвования - кровавый, бессмысленный, жестокий - легко переварит демократию, даже английскую.
Что видел Блок? Бунт, бессмысленный и кровавый. Но и неизбежный. Неотвратимый. Двенадцать эти – «На спину б надо бубновый туз!» Они предвещают вступление в мир кровавого разгула, чего-то неведомого, что пройдет по жизням, по судьбам; преступного, всесжигающего. Приветствует ли это Блок? Это наша нынешняя привычка - прежде всего спрашивать, приветствует или осуждает. «С кем вы, мастера культуры?» Это привычка и установка - к культуре относиться как к политике, прежде всего - как к политике. Блок не мог изобразить то, что надвигалось. И изобразил так, как это звучало в нем, ту мелодию, которую он только и мог услышать. Именно мелодию, а не марш в определенном направлении. Впрочем, то направление - к преступлению, к бесчеловечности - в поэме есть. Оно суть ее.
Но почему же тогда «Впереди - Иисус Христос» «В белом венчике из роз»? Не только потому, что все-таки «золотник правды» во всем этом был - в неизбежной расплате хотя бы за ту же кровь, которая под Петербургом. Вспомним, что и Пушкин писал: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!», но тут же в заметках для царя Николая о бунтах оправдывал бунты, подсчитывал жестокости, которые неизбежно к бунту приведут. И у Пушкина нет только «плюса» и только «минуса». И среди декабристов Пушкин различал (как это изображено в прекрасном стихотворении Д.Самойлова5)) Пестеля с его холодной рациональной безжалостностью - и Пущина.
Христос впереди кровавого потока. Так где же ему быть? Ведь он искупитель. Ведь в том его величие, что он принимает и искупает всю грязь и всю кровь мира. Мир рвануло в черное, страшное, но неизбежное. И поэт, как и Христос, смотрит не со стороны, а прямо во мглу, да еще глазами, застланными кровью. Другой позиции у поэта быть не могло. У публициста - другое дело. И как публицист, в "Двенадцати" нет с этим никакого противоречия - просто здесь музыка отчаяния, а там - мысль отчаяния. И произнося эту речь, Блок-публицист не отказывается от того, что изобразил Блок-художник. Христос идет впереди не потому, что он оправдывает, указывает путь - это дело политика, вожака, а не Сына человеческого, а потому, что он должен искупить и эту муку, сужденную человечеству. И Блок рисует Христа просто потому, что в сумасшедшей метели видит, слышит его тихую надвьюжную поступь. Ведь Христос шел уже раз - и один ли раз? - на Голгофу.
1) Александр Израилевич Шаров (Нюренберг) (1909-1984), писатель
2) "Вопросы Литературы", 1 января 2002
3) В действительности речь идет о предисловии А.Гелескула к публикации эссе "О романтической идеологии" в журнале "Новый Мир", № 4. Москва, 1989 (Прим. В.Емельянова)
4) Вдова писателя Александра Шарова
5) Имеется в виду стихотворение Д.Самойлова "Пестель, поэт и Анна"