В Бостонском издательстве «М-Graphics» осенью 2018 года вышла незаурядная, волнующая книга, озаглавленная «Свободное дыхание печали»3 с подзаголовком «Поэзия в переводах Анатолия Якобсона».
 |
 |
Ее составители - Александр Зарецкий, Василий Емельянов (1945-2008), Георгий Ефремов и Майя Улановская. Книга издана на средства родственников и учеников рано ушедшего из жизни одаренного и обаятельного учителя, литератора, правозащитника Анатолия Якобсона (1935 – 1978), оставившего добрую память о себе в душах своих учеников, у соратников по самоотверженной борьбе против произвола, несправедливостей на родине, а также у литераторов, собратьев по перу.
Наряду с переводами стихов около трех десятков поэтов из разных стран и эпох, читатель найдет в этой книге страницы дневников самого Якобсона, его статью о мастерстве перевода (сравнение переводов знаменитого 66-го сонета Шекспира, выполненных двумя мастерами экстра-класса - Пастернаком и Маршаком), другие ценные материалы, в том числе длинное стихотворение, можно сказать, поэму Давида Самойлова, посвященную им памяти рано ушедшего из жизни Анатолия Якобсона, в которой есть такие строки о нем:
Он мчался, голову сломя, Врываясь в рифмы и в слова, И словно молния со лба Его слетала. Он был порывом к мятежу…
Две страсти, два маяка вели Анатолия Якобсона по фарватерам житейского моря – любовь к поэзии и могучая тяга к справедливости. С юных лет он, подобно другим ровесникам, сочинял собственные стихи. Увлекался стихами классиков и современных поэтов. Пробовал свои силы в переводе. Сначала это было хобби, увлечение, переросшее в профессиональное занятие. На преподавательской работе, особенно в Московской математической школе №2, где занимались одаренные дети, Анатолий глаголом (да и всеми другими частями речи) жёг и воспламенял сердца своих юных питомцев. Вдохновенно вел кружок русской поэзии ХХ века, пользовавшийся пылкой популярностью. Некоторые из этих повзрослевших ребят, между прочим, приняли участие в издании этой книги в память об их любимом учителе.
В годы педагогической работы Анатолий написал ряд литературоведческих статей о своем любимом поэте Александре Блоке, оставшиеся неопубликованными, но позже они разрослись в целую книгу о Блоке – «Конец трагедии», принесшую автору заслуженную известность. Якобсон был принят в международный ПЕН-клуб. Наряду с этим он переводил стихи французских и испанских поэтов Готье, П. Верлена, Г. Лорки, М. Эрнандеса, вошедшие во многие изданные сборники.
Общение со старшими друзьями-диссидентами рано привело Анатолия от поэтического свободолюбия на путь служения общественному благу. Достаточно сказать, что с годами А.Д. Сахаров высоко оценил отважную правозащитную работу Анатолия Якобсона, как одного из издателей подпольного диссидентского журнала «Хроника текущих событий», размышлял о возможности представить Анатолия вместе с группой видных правозащитников к Нобелевской премии мира.
Активность Анатолия Якобсона на правозащитном поприще была неутомимой и самоотверженной. Он изо всех сил хотел стать свидетелем защиты в суде над писателями Синявским и Даниэлем, но советская фемида лишила его этой возможности. Он писал в инстанции и самиздат письма в защиту Ю. Даниэля, А. Марченко, А. Гинзбурга, Н. Горбаневской и всей семерки отважных демонстрантов, вышедших на Красную площадь в связи с подавлением Пражской весны, вводом войск в Чехословакию летом 1968 года. Он защищал права и достоинство крымских татар.
Людмила Алексеева свидетельствует: «С этого публичного выражения несогласия началось правозащитное движение в СССР, а с писем в защиту Синявского и Даниэля — наш правозащитный самиздат».
После ареста Натальи Горбаневской, стоявшей у истоков издания «Хроники текущих событий», к выпуску этого вольного журнала подключился Анатолий Якобсон, впрягся в опасную и нелегкую работу редактора, с которой справлялся больше трех лет, с лета 1969-го по осень 1972 года. Он вошел в состав Инициативной группы по защите прав человека в СССР, действовал плечом к плечу с такими правозащитниками, как генерал П. Григоренко, П. Литвинов, С. Ковалёв, Т. Великанова и другие. Изведал устрашения, обыски у себя на квартире, вызовы на допросы в КГБ. Жизнь складывалась так, что Анатолий Якобсон был вынужден уехать в Израиль.
Что касается суждений о переводческой работе Якобсона, то она получила похвальные отзывы таких экспертов этого искусства, как Корней Чуковский, его дочь Лидия Корнеевна, Мария Петровых, Анатолий Гелескул, Борис Дубин и другие мастера. На новом издании своей книги о языке «Живой как жизнь» Корней Иванович сделал такую дарственную надпись: «Анатолию Александровичу Якобсону с восхищением и завистью».
В новой книге «Свободное дыхание печали», являющейся наиболее полным сводом переводов, выполненных Якобсоном, есть немало текстов, которые могли бы вызвать у такого опытного, искушенного мастера слова, как Чуковский, зависть к молодому переводчику. Приведу строфу одного из многих сонетов испанского поэта Мигеля Эрнандеса, переведенных Якобсоном:
Как бык, порожден я для боли, и жгучим, Клеймящим железом, как бык, я отмечен. Мой бок несводимым тавром изувечен, Мой пах наделен плодородьем могучим.
Здесь ощутимы и богатство словаря, и мощь интонации, и темпераментные отзвуки корриды, и нотки трагической исповедальности самого поэта. А заодно – и переводчика. Ведь он тоже подчас чувствует себя клейменым существом, обреченным на заклание. Подобное сходство мировосприятия, безусловно, выигрышно для перевода. Якобсон как бы делает Эрнандеса русским, оставляя его испанцем.
Подобную перекличку настроений автора и переводчика находим и в сонете классика кубинской литературы Хуана Кристобаля Наполеса Фахардо (1829–1862):
Не кланяться властителям надменным, Помалкивать о горестях своих, Бесить лжецов, высмеивая их, И оставаться в мненьях неизменным.
Этот гордый монолог-признание далекого кубинца вполне может восприниматься и как искренние исповедальные строки переводчика, и как девиз читателя, родственного по духу.
В книге «Свободное дыхание печали» достойно соседствуют поэты разных творческих стилей и наречий, впервые представленные русскоязычному читателю. Такие, как осетинский автор Хаджи-Мурат Дзуццати, еврейский (идиш) автор Айзик Платнер из Минска и другие. А бок о бок с ними – всемирно знаменитые Петрарка, Федерико Гарсиа Лорка, Адам Мицкевич, чьи стихи не однажды переводились на русский, а Якобсон, смело соревнуясь с предшественниками, дал новому поколению свой вариант прочтения этих корифеев.
Проиллюстрировать эту мысль можно, взяв в качестве образца одно стихотворение Адама Мицкевича в переводе Анатолия Якобсона, играющее важную роль в перепадах взаимоотношений между двумя великими поэтами – Мицкевичем и Пушкиным.
К РУССКИМ ДРУЗЬЯМ
Вы – помните ль меня? Когда о братьях кровных, Тех, чей удел – погост, изгнанье и темница, Скорблю – тогда в моих видениях укромных, В родимой череде встают и ваши лица. Где вы? Рылеев, ты? Тебя по приговоре За шею не обнять, как до кромешных сроков, – Она взята позорною пенькою. Горе Народам, убивающим своих пророков! Бестужев! Руку мне ты протянул когда-то. Царь к тачке приковал кисть, что была открыта Для шпаги и пера. И к ней, к ладони брата, Плененная рука поляка вплоть прибита. А кто поруган злей? Кого из вас горчайший Из жребиев постиг, карая неуклонно И срамом орденов, и лаской высочайшей, И сластью у крыльца царева бить поклоны? А может, кто триумф жестокости монаршьей В холопском рвении восславить ныне тщится? Иль топчет польский край, умывшись кровью нашей, И, будто похвалой, проклятьями кичится? Из дальней стороны в полночный мир суровый Пусть вольный голос мой предвестьем воскресенья Домчится и звучит. Да рухнут льда покровы! Так трубы журавлей вещают пир весенний. Мой голос вам знаком! Как все, дохнуть не смея, Когда-то ползал я под царскою дубиной, Обманывал его я наподобье змея, – Но вам распахнут был душою голубиной. Когда же горечь слез прожгла мою отчизну И в речь мою влилась – что может быть нелепей Молчанья моего? Я кубок весь разбрызну: Пусть разъедает желчь – не вас, но ваши цепи. А если кто-нибудь из вас ответит бранью – Что ж, вспомню лишний раз холуйства образ жуткий: Несчастный пес цепной клыками руку ранит, Решившую извлечь его из подлой будки.
Это историческое послание дошло до нас во многих переводах. Первым перевел его на русский язык (правда, подстрочно) еще Николай Платонович Огарев, друг юности Герцена, вместе с ним давший известную в литературе клятву на Воробьевых горах – посвятить жизнь ее переустройству на началах справедливости и добра. Привожу отрывок из этого подстрочного перевода Огарева, чтобы читатель получил представление о нем. Даже в таком прозаическом, почти буквальном переложении текст был взят на вооружение передовой молодежью середины ХIХ века.
К РУССКИМ ДРУЗЬЯМ4
Перевод Н. Огарева
«Помните ли вы меня? А я - когда думаю о моих друзьях, казненных, сосланных, заточенных по тюрьмам, - так вспоминаю и вас. В моих воспоминаниях даю право гражданства вашим чужеземным лицам.
Где вы теперь?.. Благородная шея Рылеева, которую я обнимал как шею брата, - по царской воле - повисла у позорного столба. Проклятие народам, побивающим своих пророков!
Рука, которую мне протягивал Бестужев - поэт и воин, - оторвана от пера и оружия; царь запряг ее в тележку, и она работает в рудниках, прикованная к чьей-нибудь польской руке.»
Лучшим из нескольких других переложений считался перевод, принадлежащий перу маститого советского переводчика Вильгельма Левика. Вот как выглядела его первая строфа:
Вы помните ль меня? Среди моих друзей, Казненных, сосланных в снега пустынь угрюмых, Сыны чужой земли! Вы также с давних дней Гражданство обрели в моих заветных думах.
С этим-то вариантом вступил в соревнование Якобсон и выиграл поединок. Авторитетные ценители единодушно признали преимущество перевода Якобсона, и он сразу был принят к печати в журнале «Континент».
Теперь вкратце - о симпатии и распрях между Мицкевичем и Пушкиным, имеющих непосредственное отношение к этому стихотворению. По поводу восстания в ноябре 1830 года в Варшаве Пушкин в порыве державного патриотизма писал в одном из писем к своей близкой знакомой Елизавете Хитрово: «Весть о польском вооруженном восстании меня полностью ошеломила. Наши старые враги будут повержены. Мы можем лишь смиловаться над поляками. Мы слишком могущественны, чтобы их ненавидеть». Пушкин считал необходимым, чтобы российская армия подавила восстание. Когда это произошло, он торжествовал победу в стихотворениях «Клеветникам России», «Бородинская годовщина».
На эти стихи Мицкевич позже ответил стихотворением «Друзьям Москалям», которое Анатолий Якобсон озаглавил «К русским друзьям». Пушкин, видимо, уловил в нем и некий упрек самому себе в строках:
А если кто-нибудь из вас ответит бранью – Что ж, вспомню лишний раз холуйства образ жуткий: Несчастный пес цепной клыками руку ранит, Решившую извлечь его из подлой будки.
В 1834 году Пушкин посвятил Мицкевичу строки сожаления по поводу того, что некогда добрые его отношения со «славянским Байроном» печально разладились, казалось бы, безвозвратно:
Он между нами жил, Средь племени ему чужого; злобы В душе своей к нам не питал, и мы Его любили. Мирный, благосклонный, Он посещал беседы наши. … Он Ушел на запад - и благословеньем Его мы проводили. Но теперь Наш мирный гость нам стал врагом - и ядом Стихи свои, в угоду черни буйной, Он напояет. Издали до нас Доходит голос злобного поэта, Знакомый голос!...
При всем при том, отношение Мицкевича к Пушкину не сменились враждой. Когда в 1837 году российский поэт погиб, Мицкевич посвятил ему взволнованную статью во французском Le Globe. И подписался - «Друг Пушкина». И не отказался от своей оценки Пушкина как «вещуна русского народа». Среди поклонников творчества обоих поэтов в те годы даже разнеслась молва, будто Мицкевич разыскивал после дуэли на Черной речке высланного из России во Францию Дантеса, чтобы вызвать его на дуэль и отомстить за Пушкина.
А если мысленно перенестись из ХIХ века в ХХI, чрезвычайно интересно проследить судьбу этого стихотворения Мицкевича, переведенного Якобсоном, в наши бурные дни. Известно, что шестое июня, день рождения Пушкина, в России ежегодно отмечается как праздник. Недавно, как сообщили СМИ, литературная общественность трех независимых государств – Польши, Украины, Литвы по инициативе польского Института Адама Мицкевича своеобразно решила отметить эту дату зачитыванием в разных городах этих стран стихотворного обращения Мицкевича к русским друзьям на польском языке, на литовском, а также, конечно, на русском, причем из всех русских вариантов этого текста был выбран именно перевод Анатолия Якобсона.
В Кракове, согласно отчету в печати, Мицкевича декламировал известный журналист Петр Мухарский, в Щецине – литературный критик Инга Ивасюв, в Ополе – историк Станислав Ничея, в Познани – культуролог Михал Мерчинский.
В Вильнюсе Мицкевича читали на двух языках. По-польски стихотворение «Русским друзьям» декламировал писатель и редактор Ромуальд Мечковский, по-литовски – журналистка Бируте Йонускайте. Во Львове поэзия Мицкевича вышла в эфир в исполнении писательницы Галины Шиян. В день рождения Пушкина, прозвучали слова о том, какое огромное влияние оказал Пушкин на Мицкевича, как он и ввел его в круг прогрессивной русской интеллигенции.
Путешествуя по России, Адам Мицкевич знакомился с русскими декабристами. Для него, молодого поэта и патриота, борьба с царизмом за независимость Польши стала важнейшей темой поэзии. Так начинается стихотворение Мицкевича «К русским друзьям»:
Вы - помните ль меня? Когда о братьях кровных, Тех, чей удел - погост, изгнанье и темница, Скорблю - тогда в моих видениях укромных, В родимой череде встают и ваши лица.
Лицо Кондратия Рылеева, чью благородную жизнь оборвала царская виселица, Александра Бестужева и многих других, обреченных на каторгу и ссылку. Поэт не теряет надежды на обретение долгожданной свободы и независимости.
Из дальней стороны в полночный мир суровый Пусть вольный голос мой предвестьем воскресенья – Домчится и звучит. Да рухнут льда покровы! Так трубы журавлей вещают пир весенний.
«Годовщина дня рождения Пушкина – это прекрасный повод, чтобы вспомнить об удивительной дружбе поэтов. Это также повод, чтобы еще раз сказать, что абсолютная власть, не считающаяся с гражданами и их нуждами, не может победить дружбу и идеалы, которые соединяют людей разных национальностей», - подчеркивают организаторы акции из Института Адама Мицкевича.
Так в самые актуальные, злободневные проблемы наших дней подчас целительно вторгается испытанная временем классическая поэзия.
В заключение хочется отметить, что сборник «Свободное дыхание печали», впервые изданный наиболее полный свод переводов Анатолия Якобсона, снабжен тщательно выверенным справочным аппаратом, такими содержательными, глубокими комментариями, что, читая их, словно погружаешься в настоящую исследовательскую работу.
Близкие друзья Анатолия Якобсона, его соратники, его ученики этой книгой отвоевали у забвения память о талантливом человеке, литераторе, наставнике, прожившем короткую, но яркую жизнь. Они не дали затеряться его талантливым переводам, разбросанным в подшивках газет, в разных журналах и сборниках и сберегли их для литературы, для нас, читателей.
А сам Анатолий Якобсон был человеком скромным, без важничания. К самому себе относился с юмором. Когда однажды кто-то обратился к нему как к поэту, Анатолий усмехнулся:
- Какой я поэт? Я даже не графоман.
К своему тридцатилетию Анатолий Якобсон написал смешную автоэпитафию, которой и хочу закончить отзыв о новой книге с грустным названием – «Свободное дыхание печали»:
Под камнем сим вкушает хладный сон Раб Божий Анатолий Якобсон. Не избежал он в этой жизни драк. И выпить был покойный не дурак. Девчонкам шею целовал и грудь – Самозабвенно, а не как-нибудь. Но более всего любил стихи. Всевышний да простит ему грехи.
