А.Якобсон о себе

О литературе Переводы Стихотворения Публицистика Письма А. Якобсон о себе Дневники Звукозаписи

О А.Якобсоне 2-ая школа Посвящения Фотографии PEN Club Отклики Обновления Объявления

А. Якобсон

Маркс обнаружил себя как жулик

Когда я окончательно расстался с какими-то, – это очень смешно звучит, – марксисткими переживаниями даже, а не идеями, марксистскими следами в своем существе... я даже и не знаю. Видимо, увы!, слишком поздно, где-то в середине 60-х годов. Но, второе и самое главное: в марксизме я стал сомневаться гораздо раньше. До упомянутого мною разговора с Шевеленко, где он прямо сказал, что «марксизм это дерьмо». Но почему он знал, что марксизм это дерьмо, я не знаю, может потому, что он был такой умный ученый. А я стал испытывать очень сильные сомнения в марксизме еще студентом. Во всяком случае, – в 56-57 году. Как говорится, марксизм не догма, а руководство к действию. А для меня он, слава Богу, руководством к действию не был никогда, но догмой, догмой! При том, что я считал себя марксистом, как я говорю, и следы какие-то, рудименты оставались до середины 60-х годов. Догмой для меня марксизм перестал быть в конце института. В середине 50-х годов. Тут целое десятилетие дистанция. Почему? А потому, как я сказал – критика чистого разума. Критику моего разума не выдержал марксизм. Дело в том, что я его довольно прилично знал. Когда я говорил про Владика Мельникова и про всех, то я сравнивал школьников со школьниками. Они, кончившие школу и занимающиеся политикой, всякую там историю партии и марксизм заодно, конечно, знали лучше меня. Но когда я кончил исторический факультет, то, естественно, я знал лучше их. Но это понятно, я был и старше их, меня и не расстреляли, не посадили, и я просто очень много читал... Опять же все сравнительно, но я это дело знал, конечно, лучше.

Недобросовестность научная, не заблуждения, а именно недобросовестность научную, вот в чем все дело, вот что я заподозрил в марксизме. Об этом можно говорить бесконечно. Но я постараюсь сказать как можно короче, зато наглядней, убедительнее. Я считаю, что если занимаешься какой-нибудь наукой, у меня и тогда уже было представление, что есть науки более строгие и менее строгие. Математика, критерий строгости... даже не математика, а математизм, как принцип мышления и так далее. А гуманитарные науки наименее строгие. Но, тем не менее, есть критерий добросовестности безусловный, который тяготеет к критерию строгости. Добросовестность влечет за собой некую меру строгости. Это я всегда чувствовал. И вдруг я ещё в конце института почувствовал, что для Маркса это было не очень важно. Ну, какие у меня теперь представления о Марксе и о том, каков он философ, каков он политэконом, – это я сейчас не буду говорить. Потому что сейчас хочется как можно больше наработать, а эти вот, нынешние мои соображения я настолько хорошо знаю, настолько хорошо их продумал, что если это будет кому интересно, – я всегда расскажу. Я поневоле перескакиваю с одной точки на другую, но все эти точки образуют некую площадь, довольно компактную площадь рассуждений.

Я понял, что Маркс, или почувствовал, не знаю, или ощутил, что Маркс, который в отличие от Ленина, не был гениальным политиком, и вообще, был только относительно политиком, был кабинетным учёным, а только в душе был политиком. Еще неизвестно каким бы он был на практике политиком. Ленин показал, каким он был на практике политиком, гениальным политиком. Политика с моей точки это искусство захвата и удержания власти. Ленин был, конечно, великим политическим бандитом, гораздо крупнее Гитлера, а не только Сталина. Каким был бы Маркс на практике политиком, никому не ведомо, но он в душе своей был политиком, будучи кабинетным ученым. И будучи в душе своей политиком, он политическим вожделениям своим приносил в жертву научную истину. Чего, между прочим, не делал даже Ленин в самом начале. Например, первая работа Ленина она-таки почти научная. Это никакое не открытие, но "Развитие капитализма в России", вещь, написанная им в 1899 году, когда читаешь, то похоже на то, что автор хотел придерживаться фактов. Он владел нехитрой методикой того времени. Была земская статистика, было умение обрабатывать информацию, и он ее, как умел, обрабатывал, и не так уж плохо.

А вот Маркс, тот поступил совершенно по-шулерски. Про это можно много говорить, но я приведу только один совершенно азбучный пример, который понятен любому ребенку. Вот идея абсолютного и относительного обнищания пролетариата. Ну, Ленин совершенно беззастенчиво обращался с такими вещами, он просто глумился над понятием истины, а Маркс все из себя строил целку в плане того, что он ученый и всё такое. До самой смерти. Так вот – относительное обнищание – это вещь мутная. Но сама идея абсолютного обнищания пролетариата – это вещь насквозь прозрачная: что рабочие живут не только с каждым годом, ну, не буквально с каждым, но общая кривая, так сказать, могут быть всякие колебания, но тенденция состоит в том, что чем дальше, тем больше пролетарии становятся беднее не только относительно класса капиталистов – это как раз так называемое относительное обнищание – Бог с ним, это вообще несерьёзно, – а вот абсолютное обнищание! Что в конечном счете, утрируя, – рабочий сегодня живёт хуже, чем вчера, а завтра будет жить хуже, чем сегодня и так далее. Это та подоплёка экономическая, из которой вообще выводится теория пролетарской революции. Потому что, если этого нет, то мировому пролетариату совершенно не необходимо совершать мировую революцию. А по марксовой логике это абсолютно необходимо, и на этом зиждется весь марксизм. Если не расчленять его на довольно искусственные части: на философию, которой не было, на политэкономию, которая просто ничего общего не имеет с наукой, и на так называемый социализм, который просто химера. Если брать марксизм совокупно и монолитно, то здесь вот некий, так сказать, краеугольный камушек. Поскольку вообще, по марксистскому миропониманию, экономические отношения есть базис, а всё прочее – надстройка и вторичное и производное, то вот это самое абсолютное обнищание создаёт необходимую тенденцию, некий императив мировой революции.

Вот с абсолютным обнищанием Маркс и обнаружил, по-моему, себя, как жулик. Его не было, и Маркс это знал. Когда Энгельс, который до Маркса занялся вопросами экономическими и в 1848 году написал очень честную работу, он был очень молод, ему было 28 лет, – "Положение рабочего класса в Англии", а все они ориентировались на английскую модель, и это понятно, потому что в Англии капитализм проявил себя в классических формах. Энгельс ничего не перевирал. Он мог ошибаться, он мог заблуждаться, он был молодой человек, он был страстный, – они все были страстные, и Маркс и Энгельс. Но он не блядовал. Он описал положение рабочего класса в Англии. Оно было ужасное, оно действительно было ужасное. В конце же XIX века, – и не зря же была вся эта ревизия, Бернштейн и прочее, – положение вещей изменилось. Были кризисы. Господи, было очень много плохого при капитализме, я вообще до сих пор не очень люблю капитализм. Но! Абсолютного обнищания не было! И Маркс это знал. Но он во имя своих, так сказать, замыслов, умыслов, установок на мировую революцию, во имя политической ориентации – истиной пренебрёг. И скрыл то обстоятельство, ему известное, что абсолютного обнищания нет. Он решил примирить непримиримое – свою экономическую, так сказать, концепцию со своими политическими прогнозами.

Конечно, в 56–57-м годах, когда я кончал институт, я бы не смог это выразить так как выражаю сейчас, довольно четко,но я это понимал. Я думаю, что это поколебало меня в моем марксизме. Более всего меня потрясла научная недобросовестность Маркса. Я не знаю, какой он был человек хороший или плохой. Я вообще не марксолог. Кроме марксистов есть еще марксологи. Например, в России был Карякин,1) который изучал биографию Маркса.

Может быть, для меня было тоже большим ударом, что Шафаревич Игорь,2) не только крупный учёный, а – бесспорный ученый. Человек, который получил великолепные результаты в математике, проявил очень большую недобросовестность с другой стороны в критике социализма. Очень большую, явную недобросовестность. Ну, уж и я был тогда старше, я уже привык к тому, что люди приносят в жертву своим страстям всякие истины. Но тогда, в середине 50-х годов, в начале второй половины 50-х гг. на меня произвело очень тяжелое впечатление предчувствие того, что Маркс был вор как ученый.

1) Юрий Федорович Карякин (р.1930), – писатель, литературовед, публицист.
2) Игорь Ростиславович Шафаревич (р.1923), – ученый-математик, философ, публицист и общественный деятель. Член-корреспондент АН СССР. Автор работ: "Русофобия", "Две дороги к одному обрыву", "Социализм как явление мировой истории". Участвовал в сборнике "Из-под глыб", Москва-Париж, 1974.