А.Якобсон о себе

О литературе Переводы Стихотворения Публицистика Письма А. Якобсон о себе Дневники Звукозаписи

О А.Якобсоне 2-ая школа Посвящения Фотографии PEN Club Отклики Обновления Объявления

А. Якобсон

Совесть его привела…

М.У.: Мне хочется, чтобы ты рассказал о некоторых людях, которых я тоже знала. Очень трудный для чужих глаз человек, для того, чтобы его описать - это Гарик Суперфин. А любить его очень легко.

А.Я.: ...Гарика Суперфина1) я знал с его раннего детства. Была близкая мне семья: мой товарищ и одноклассник Миша,2) который недавно, сорока лет, умер от инфаркта. Отец Миши отсидел на Воркуте, работал там в совхозе вольнонаемным, потом получил возможность вернуться в Москву. И отец и мать Миши были давно знакомы с моей матерью. В этой семье я проводил массу времени. А у их соседей был маленький, худенький мальчик. Я его старше лет на восемь, сейчас это не так важно. Но когда-то я учился в 10-м классе, а он во втором. Такой был маленький, крохотный мальчик. Ребёнком он мне не нравился, как не нравятся вундеркинды. А он всегда был вундеркиндом. Хотя, может, он плохо учился в школе, но он всегда сумасшедше много читал, знал. И когда я уже всякими этими делами занимался – а чем занимался Гарик, было неведомо, но он всегда был в курсе всего – я запомнил фразу Буковского: «Гарик всегда знал всё». И в этой ёмкой фразе, на самом деле, содержится очень точная и глубокая характеристика Суперфина. Но долгое время Гарик был как бы теневой личностью. И вот уж кто был, так сказать, охотником-одиночкой! Кто не имел тяги ко всяким организациям, группам, партиям. Я тоже не имел такой тяги, но он особенно.

Известно, что в своей области он уникальный специалист. Сказать о нём «специалист» – это очень бледно. Конечно, он специалист. Но при том, что он не получил высшего образования – из одного института его отчислили, а второго он не кончил – он просто гигант в своей области. А область его очень обширна. Кратчайшим образом, единственным словом, я охарактеризовал бы это как источниковедение. Архивы, документы, библиография – это его стихия. У него были – колоссальные знания, феноменальное чутьё, а главное – удивительный диапазон. Например, Лазарь Флейшман,3) который работает здесь, в Иерусалимском университете, в этом смысле близок Гарику. Он тоже документалист, охотник за документами. У него тоже немалая, но всё же обозримая, сфера исследования. А кругозор Гарика и сфера, поле его деятельности, поистине необозримы. И не только для таких людей, как Солженицын и Сахаров он был бесценным человеком – все, кто имел дело с документами, источниками, архивами, всякого рода справками, в последнее время, перед арестом Гарика, – без него уже не могли обойтись. Но и такие люди, сами эрудиты сумасшедшие, как Кома Иванов4) – лингвист, филолог, семиотик и Бог знает кто. Уже такого типа люди, мне кажется, не могли обойтись без его помощи. Сфера его интересов – это вся история литературы и, собственно, история.

Вспомни, например, его разговор с Верой Прохоровой.5) Вопросы генеалогии разных дворянских и купеческих родов, неотделимых от истории русской культуры, их родовые связи – всем этим он не просто интересовался, но обладал какими-то устрашающими знаниями. Что сказала мне потом и Вера, на которую, кстати, он произвёл самое лучшее впечатление. Но феноменальнее всего была, конечно, его профессиональная эрудиция.

Не знаю, что это за письмо Гоголя – эта его последняя публикация, его открытие как историка литературы, ничего не стоит выяснить у Флейшмана. Но он был, подчеркиваю, не только историком литературы, но и вообще историком-документалистом. Дело в том, что наследием Гоголя после его смерти и по сей день занимались, слава Богу, не менее усердно, чем наследием Пушкина. И обнаружить какое-то письмо Гоголя – это дело, как мне сейчас представляется, нешуточное. Гарик просто его вычислил. Он понял на основании имеющейся информации, что такое письмо должно быть Гоголем написано. Исследователи не знали, где и как его искать. А Гарик его нашёл. Но не успел сделать публикацию,6) его посадили. Это с профессиональной стороны.

М.У.: Он редактировал воспоминания Микояна.

А.Я.: Ну вот, пожалуйста! Воспоминания Микояна он редактировал! Тут надо сказать, что Микоян уже был в каком-то смысле отставным вельможей. Не опальным, а именно отставным. Был не у дел, не был уже ведущим руководителем партии и правительства. Но всё равно был вельможей. Неважно. Но это говорит о диапазоне Гарика. Воспоминания Микояна – это история революции, Гражданской войны. И это тоже его предмет. Всё было его предметом. Это поразительно. Причём, тот же Флейшман проводит всю жизнь в архивах и библиотеках, а Гарик порхал, как птичка. Непонятно было, когда он читает. Он имел способность взять любую книжку, брошюру или что угодно и сразу её как бы разглядеть, всё в ней как бы увидеть. Дом его – маленькая комнатка – для меня-то это квартира Тихомировых, но в историю она войдёт как суперфиновская квартира. Изголовье его постели и стулья были завалены грудами книг. Судя по письмам из Москвы к тебе его матери Баси Григорьевны, он выписывал в тюрьме какое-то колоссальное количество периодики и прочего. Другое дело давали или нет, – за всё надо было бороться. Но мы-то, в общем, не видели, когда он читает. У него всегда было время со всеми встречаться. Он к нам приходил. Он необыкновенно живой человек, никакая не архивная крыса. Я это говорю не в злом смысле, но есть такой тип – кабинетного человека. Нельзя сказать, что он вообще был душа нараспашку, хотя с близкими людьми он был способен на очень большую откровенность, даже исповедальную. В целом он не был чересчур распахнутый, но его живые, непосредственные связи с людьми были столь же многообразны, как и его научные интересы и устремления. Отсюда – огромный круг его знакомых, масса времени, которое он проводил с людьми, с нами, в частности. К нашей с тобой радости. Конечно, он человек с различными странностями. Да и кто же не со странностями? Видимо, потому что Гарик был такой маленький и как бы слабый – но на самом деле крепкий, жилистый – он выработал необыкновенно мужественную линию поведения: на улице, если какая-нибудь драка или конфликт, – никогда никому не уступать, огрызаться на любого, будь тот хоть семи пядей во лбу. Необыкновенно мужественно себя вел. Я это видел, но и без меня он бывал эдаким петушком – видимо, это свойство он с детства выработал. Но вместе с тем, он где-то не надеялся на свои силы. Он боялся физического труда в лагере. Но никакими силами нельзя было его заставить уехать из России. Его уговаривали все, в том числе, Солженицын. Я это знаю со слов моих товарищей.

Арест его был неотвратим. Для нас, когда он уже стал работать непосредственно с нами, он в определенной области был совершенно бесценный человек. Когда накопилось много материала, когда появилась картотека, когда появился библиографический аппарат, без которого мы уже не могли обойтись. Картотека! Об этом возникла целая легенда. Больше всего КГБ охотилось не за самой "Хроникой". Вообще, это до сих пор дело таинственное и темное: как это и почему нас не схватили, и почему "Хроника" продолжает до сих пор выходить. Я уже в Израиле 4 года, и до сих пор она продолжает выходить. Это какой-то совершенно особый мистический предмет. Но я не об этом. Я о Гарике. Гарик был неизменным консультантом, то есть, я бы сказал, библиографическим редактором "Хроники". Я был литературным редактором, а он заведовал библиографической частью. Ну, был одним из редакторов "Хроники", совершенно бесценным человеком. Красин дал на Гарика разного рода показания, в том числе и про это. А у них было такое представление, что существует архив "Хроники", то есть картотека – это сотни людей, это имена, это алфавитный указатель имен. Завладеть этим делом для них – значило засечь сотни людей. И вот началась охота за Гариком, и Гарика посадили. Вначале, на следствии он проявил какую-то слабость, которую потом с лихвой искупил. Да что там «искупил»! А потом – всё его поведение на суде и после, в лагере – это образец геройства. И так до сих пор.

М.У.: Как ты объясняешь, что такой человек мог проявить слабость? Ведь это невероятно. Разумный, уравновешенный. Как они могли его охмурить?

А.Я.: Тебе легче это понять, потому что ты сидела. И ты давала показания. Но у вас совершенно другой был переплет. И совершенно другое дело. Там не в этом состояли испытания, экзамены. Но я не сидел. Я очень смело вёл себя на допросах, и очень, кстати говоря, разумно, но я был вольный. Правда, я не знал – может, после допроса мне предъявят ордер на арест, но мне не предъявляли. И у меня были ощущения человека вольного, а не арестованного. А как там сидят в тюрьмах и всё это – уж если кому догадываться, то тебе, а не мне. Что я буду гадать? И не подумаю даже. У тебя больше оснований для всяких гаданий и предположений, а у меня нет. Потому что я не сидел.7)

М.У.: Ну, хорошо. Про Гарика - всё?

А.Я.: Про Гарика мы можем очень много разговаривать. Но то, что я сейчас про него рассказал, безусловно, его как-то характеризует.

М.У.: Да, он везде бывал.

А.Я.: Со своим огромным портфелем.

М.У.: Что вообще его привело в этот круг? Между прочим, он всегда говорил, что ему вся эта деятельность…

А.Я.: Да, - как бы до лампочки. Но что значит «говорил»? Он же был ироничен, был мистификатором в высоком смысле. Не таким, который охмуряет людей ради своей выгоды, а прямо в каком-то гоголевском смысле. Я думаю, тут было два момента. Во-первых, его любопытство. Опять же, в самом высочайшем смысле слова. В словах «любопытство» и «испытатель» один корень. Испытатель – пытающий природу человек. У Гарика было любопытство ко всему. К истории. К живой истории, к участию в ней. И, конечно, к ее документальной части. Потому что для него история облекалась в документы. Он документалист. Но, кроме того, это и люди. И участие в истории. А во-вторых, – совесть его привела, как и всех нас, чего там гадать? Как бы он ни иронизировал. Причём, он всегда знал всему цену, он и в людях разбирался прекрасно. Всем он знал цену и знал неотвратимость расправы над ним и мучений, которые ему предстоят.

1) Габриэль Гаврилович Суперфин (р.1943), — филолог, участник правозащитного движения в СССР. В 1964—1969 учился на отделении русской филологии историко-филологического факультета Тартуского университета, ученик профессора Ю.М.Лотмана, отчислен по представлению КГБ. В 1970—1972 — один из редакторов подпольного правозащитного бюллетеня "Хроника текущих событий". В июле 1973 года арестован, в мае 1974 приговорен Орловским областным судом по статье 70 (антисоветская агитация и пропаганда) к 5 годам заключения и 2 годам ссылки. Срок отбывал в пермских политических лагерях и Владимирской тюрьме, ссылку — в с.Тургай Казахской ССР. В 1980—1982 жил в Тарту, работал в газетном киоске и в ЦГИА ЭССР. В мае 1983 эмигрировал из СССР, поселился в Германии. В 1984—1994 — сотрудник Архива Самиздата Радио "Свобода". С января 1995 — архивариус Института изучения стран Восточной Европы Бременского университета. (Прим. В.Емельянова на основе статьи из Википедии)
2) Михаил Павлович Тихомиров (1936–1976), – одноклассник и друг Якобсона. Театральный художник, окончил студию МХАТ. (Прим. В.Емельянова)
3) Лазарь Флейшман (р.1944), – американский славист, специалист по Б.Пастернаку. Родился в Риге. С 1974 г. - профессор Стенфордского университета. (Прим. В.Емельянова)
4) Вячеслав Всеволодович («Кома») Иванов (р.1929), – академик РАН, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН, профессор кафедры славистики Калифорнийского университета (Лос–Анджелес), член Королевской британской академии наук, один из основателей московско-тартуской семиотической школы, автор полутора тысяч научных работ, специалист по индоевропеистике, общему языкознанию, культурологии, истории и теории литературы, поэтике, фольклору и мифологии, киноведению, изобразительному искусству. (Прим. В.Емельянова)
5) Вера Ивановна Прохорова (р.1918), – дочь последнего владельца Трехгорной мануфактуры, по материнской линии состоит в родстве с Гучковыми, Боткиными. Всю жизнь Вера Ивановна проработала в Московском институте иностранных языков, где преподает до сих пор. В пятидесятом году по доносу была арестована за неосторожные слова и пять лет провела в лагерях. Об истории посадки В.Прохоровой см. книгу: Н. и М.Улановские "История одной семьи". Санкт-Петербург, ИНАПРЕСС, 2003, с.241-244. См. также: Вера Прохорова, "Трагедия предательства". Российская музыкальная газета, №4 за 2002. Живёт в Москве. А.Якобсон посвятил Вере Прохоровой свою работу "Вакханалия" в контексте позднего Пастернака". SLAVICA HYEROSOLYMITANA, The Magnes Press. The Hebrew University, Jerusalem, 1978, vol.3. (Прим. В.Емельянова)
6) Опубликовано под псевдонимом: Г.Г.Черныш. Неизвестное письмо Гоголя. Finitis duodecim lustris. Сб. статей к 60-летию проф. Ю.М.Лотмана. Таллин, 1982. с.109–116. (Прим. В.Емельянова)
7) Г.Суперфина арестовали 3 июля 1973 г., за 2 месяца до выезда А.Якобсона в Израиль. Судили в Орле 12–14 мая 1974 г. Поведение Суперфина на следствии А.Якобсон объяснял как игру с КГБ, говорил, что тот давал показания лишь о том, что КГБ уже знал. Якобсон не считал себя в праве устанавливать нравственный кодекс для подследственных. (Прим. В.Гершовича)