Смерть Сталина – апостола тоталитаризма – принесла надежды и реальные перемены в общественной жизни Советского Союза.
Правящая элита, опасаясь повторения рецидива культа личности и связанного с ним застоя во многих областях экономики, политики, культуры, а также реальной опасности для каждого члена элиты, пошла на смягчение как внутренней, так и внешней политики страны. Был приоткрыт железный занавес. Увеличился приток информации. Провозглашение «ленинских» партийных принципов обещало не повторение произвола. На несколько дырочек был опущен ремень цензуры и идеологической терпимости. Всё это позволило Советскому Союзу на международной арене прослыть поборником мирного сосуществования, а внутри страны на некоторый срок создать подъём творческих сил во многих областях хозяйства благодаря обещанию «рая» в скором будущем.
Демократически настроенные слои нашего общества возложили большие надежды на внутрипартийную трансформацию и не заметили в мнимой либерализации эгоистических устремлений правящей верхушки в борьбе за выживание во внутрипартийной драке. Пребывая в сладкой дремоте после кошмарного сна сталинских десятилетий, наши демократы не были заняты упорным трудом в деле просвещения общества. Правящая верхушка тем временем модернизировалась и [..релировалась]. Создание коллективного руководства привело к тем событиям, которые в истории нашего послесталинского развития стали именоваться «неосталинизмом». Как следствие этого, впервые за много десятилетий создано демократическое движение за конституционные свободы, за права человека в СССР. Многое из того, что было написано о советском демократическом движении, страдало крупными недостатками. Это были либо мысли из-за рубежа, основанные на поступающей туда информации и, следовательно, не имеющие возможности вникнуть в суть происходящего и часто выдававшие желаемое за действительное. Наши союзники за границей, конечно, заинтересованы в развитии Сов. Дем. Движения, но отсутствие более конструктивных связей с нами не даёт им возможности судить о движении реально. Во-вторых, те наши друзья [...], которые брались за перо, стремясь оценить Движение, были зачастую далеки от него. Далеки не идеологически, а политически. Из этого вытекают их неточные взгляды. В-третьих, мы «стеснялись» сказать открыто, в чем ваши ошибки. Ошибки Сов. Дем. Движения. Это ложное стеснение было вызвано, очевидно, боязнью отпугнуть, изолировать от СДД его друзей. Сейчас, когда всё встало на свои места, когда все, кто хотели, ушли в сторону, когда лучшие люди наши репрессированы, нам нечего бояться размежеваний, ибо эта боязнь приведёт к ещё большим потерям в будущем.
«Пражская весна» вселила в демократов надежду на обновление. Пример Дубчека опьянил нас, настроил на мажорный лад. Партийная верхушка СССР нашла единственный правильный выход из создавшегося положения – в ЧССР ввели войска. Прошедшие после этого два года характеризовались наступлением реакции и одновременным ослаблением позиций нашего демократического движения.
Каковы же были формы работы нашего движения до резкого похолодания внутренней жизни страны? Первое и самое важное, что нами делалось, - это распространение среди демократически настроенной части народа самиздатовских материалов, а именно: книги художественные, философские, религиозные, социальные, статьи разных планов, подпольные журналы. Масштабы распространения самиздатовских материалов были довольно обширны. География их проникновения начиналась Прибалтикой на Западе и кончалась крупными центрами Восточной Сибири. Со временем контроль над очагами изготовления самиздата потерялся и в этом были свои плюсы и минусы. Несомненно положительным было то, что органы КГБ не могли больше контролировать [...] самиздата и должны были рассчитывать на случайность поимки. С другой стороны, в разных местах возникали свои центры распространения, не имевшие связи с Москвой, и, следовательно, больше подвергавшиеся риску, ввиду незнания элементарных правил конспирации и целесообразности, ввиду малого опыта самиздатовской работы. Характерным примером этого являлась владимирская группа, пытавшаяся добиться автономии для молодёжной организации, не подчинённой комсомолу2. Молодые люди 16-20 лет сначала показали себя как лояльная, но критически мыслящая группа. Она критиковала в своих листовках действия властей, направленные против них, и была очень сочувственно принята населением города. Молва о ребятах разошлась быстро и широко. Владимирцы сделали попытку установить связь с Москвой. Но, во-первых, поздновато, в разгар репрессий. Во-вторых… мы отнеслись к ним несерьёзно: не установили постоянную, обязательную связь, не позаботились о сохранении группы как целого, работоспособного коллектива. В общем, похлопали по плечу. Из таких промахов в отдельных звеньях складывалась [?] цепи всего нашего движения. Аналогичным примером потерь нашего движения является вопрос о крымских татарах. Это вопрос особый и не является предметом рассмотрения в данной брошюре, хотя, как известно, задачи и цели нашего движения не предусматривают каких-либо разграничений между теми или иными национальностями. Нашим друзьям татарам ещё предстоит разобраться: почему столь организованное движение пришло к застою. Очевидно, здесь есть и наша вина.
Теперь о периоде репрессий – самом широком в послесталинское время. Мы говорим по этому поводу о властях, об их жестокости и неправомерности. Правомерность репрессий оставим на совести КГБ. Сейчас мне хочется ответить на вопрос – «За что сажают?» Теперь уже ясно, что карательным органам не хочется громких процессов. Для них вполне достаточно помещения людей в психтюрьмы. Избегать всего этого в условиях борьбы за демократию очень сложно, но в целом ряде случаев возможно. Давайте посмотрим на факты. Например, процесс Белогородской3. Знающие детали скажут – случайность. Вряд ли. Человек, имеющий дело с самиздатовским, документами не имеет права быть несобранным. Ведь за каждым из нас стоят и другие товарищи, рисковать которыми мы не имеем права. В данном деле несобранность явилась причиной больших неприятностей.
Дело Гершуни является едва ли не самым характерным в качестве показательной недисциплинированности и безответственности. Гершуни – необыкновенно [...] человек, один из самых последовательных в движении. Прошёл сталинские лагеря и, не будучи духовно сломленным, вёл большую работу в борьбе за демократию. Все мы отдаём дань восхищения его мужеству. Но. Путь к аресту он прошёл сам и мало что сделал, чтобы избежать его. Владимир страдал, если так можно выразиться, комплексом обречённости и безысходности в своей судьбе и других пытался уверить в этом. Вообще, в наших рядах этот комплекс очень популярен. Мы стараемся уверить друг друга, что скоро, обязательно [...] тоже «сядем», а потому нам всё равно нечего от «них» увиливать. Мы должны идти, как говорят, «на арапа». Все мы, близкие к Гершуни, знаем, как безалаберно вёл он себя последнее время. Оповещал всех о том, каким документами располагает, куда он их отправит и как он «им» этим насолит. В результате этого после его ареста было возбуждено дело, которое затронуло многих людей и принесло немало вреда. Почему так случилось? Да потому, что Гершуни держал у себя на квартире документ, совершенно непредназначенный для такого хранения4. Честь и слава, как говорят, Владимиру Гершуни за отличное поведение на следствии и суде. Но ведь надо же понимать, что [...льность] нынешняя и будущая нашего движения зависит не только оттого, что мы будем отлично вести себя в зале суда и на следствии. Это само собой разумеется.
Карательные органы цепляются за каждую бумажку, найденную при обыске, таких бумажек и бумаг при каждом обыске почти у каждого находится огромное количество, иногда исчисляемое десятками наименований. Риск тоже бывает оправданный. В данном случае совершенно неоправданный. Так было при обысках у Григоренко, Габая, Гершуни, Горбаневской, Амальрика и многих других в Москве, аналогичная картина у большинства в других городах. Юлий [sic! Правильно - Илья] Габай говорил своим друзьям, что чувствует скорый арест. Это хорошо, когда человек тонко чувствует. Но надо же предпринимать что-то, чтобы арестовали не сегодня, а как можно позже. А получается так. Чувствую, но открываю все двери, чтобы это чувство подтвердилось. Все посвящённые знают историю с татарскими чемоданами, ставшими формальным поводом для ареста5. Нельзя же держать бумаги целыми чемоданами.
В ряде случаев мы шли на поводу у наших татарских товарищей, которые, не желая, как говорится, «пораскинуть мозгами», множество дел сваливали на головы своих московских друзей, хотя знали, в каком положении те находятся. Им в свою очередь, видимо, неудобно было указать на неправильность таких действий.
Наверное, не нужны здесь другие факты, показывающие, что легкомысленное отношение к самиздатовским документам приводит к печальным последствиям. Товарищи скажут: зачем же обыскиваемые всё это держали у себя? Можно ведь найти места хранения у людей, находящихся вне подозрений. Верно – можно. Это, очевидно, понимали и сами обыскиваемые и были бы не прочь поместить бумаги в другое место. Видимо, вся беда в том, что круг, в котором они находились, был настолько узок, что кроме единомышленников-друзей, положение которых идентично, отдать документы на хранение было некому но, если я ошибаюсь и многие из тех, у кого проводились обыски, имели надёжные места для хранения самиздата, но не захотели ими воспользоваться, то в таком случае это уже преступная халатность по отношению к товарищам, ко всему нашему движению. Тут встаёт вопрос о необходимости таких людей. Только так можно обеспечить конспиративную часть нашей деятельности, без которой, к сожалению, наше движение в условиях жёстких репрессий выжить не сможет. Против нас огромный карательный аппарат с отработанным десятилетиями механизмом, он действует применительно к новым условиям и всё же работает недостаточно хорошо. Отсутствие чётких методов в нашем деле помогает ему иметь больший КПД. Настал период, когда мы должны выработать отличные от легальных, приемлемые и обязательные для нас принципы конспиративной работы. Мне кажется, что многие что многие наши товарищи понимают сегодня необходимость именно конспиративной деятельности. Это понятно дошло до них, так сказать, через синяки и шишки. Но есть ещё очевидно и такие, которые козыряют своей легальностью, презрением к «закулисным махинациям». Главный довод их таков: «Наши принципы демократические, мы лояльны к существующему режиму и не хотим играть в жмурки. Вот наши требования. Власти должны понять их». Жизнь показала, что власть имущие пока ещё как-то смотрят на авторитеты. Они не могут, в целом ряде случаев, игнорировать протесты и заявления крупных деятелей науки и культуры. Последним примером тому является случай с Медведевым6. Но практика показала и другое. «Простые смертные», если они выступают в одиночку, напоминают Дон-Кихотов. Возьмём, к примеру, Телесина. Образованный человек, в серьёзном возрасте повёл себя очень несерьёзно. Мало того, что он давал повод для обысков, имея обширную документацию. Он по причине и без оной писал во всевозможные высокие инстанции, сочинял шутовские притчи и бегал с ними по знакомым. Щекотать пятки Гулливеру задача отнюдь не из благодарных. И главное вот в чем. Понимания и поддержки у широкой массы такие люди не находят. Судьба этого человека решена правильно. Беседы с товарищами, подобными Телесину, были. Но как трудно с ними говорить, когда мы сталкиваемся с характерной чертой интеллигенции, имя которой по произведению В. Ленина – «вождизм». Многие считают себя удельными князьками [...]. У некоторых даже есть княжества, где они властвуют в той или иной мере.
Хорошо, если между «князьями» нет междуусобной войны. Но прибегая к историческим формулировкам, можно сказать, что преобладают групповые, кружковые интересы, кое-где просто индивидуальные, и всё это делает наше движение разобщённым, уязвимым и не таким эффективным, каким бы хотелось его видеть. В чём же фактически выражается кружковщина – этот спутник всякого неорганизованного движения?
Вернёмся назад. Борьба за демократию в СССР началась с выступлений отдельных товарищей в защиту своих прав. Синявский и Даниэль отстаивали свободу творчества писателей; Буковский и другие – право на демонстрацию; Левитин-Краснов отстаивал религиозные свободы и т.д. Вокруг них и других организовались своеобразные кружки, большие и маленькие в зависимости от числа приверженцев. На Украине возникали свои группы, в Прибалтике – свои и т.д. Это было хорошо. Это были первые ласточки нашего движения. Время шло, интересы групп, различных по духовной и политической направленности, сближались и стихийно, внутриутробно, если хотите, объединялись в нечто целое, что потом стало называться советским демократическим движением. Особенно наглядно это проявилось в сближении русского и татарского движений.
Таким образом, сначала было время успехов. Мы завоевали право на распространение информации. Худо-бедно, но власти смирились с таким положением дел, что было большое завоевание. Тысячи людей стали получать самиздат. Большим успехом явился сбор подписей под различными протестами и петициями в адреса государственных и партийных органов. Верха усмотрели здесь смертельную опасность для бюрократической элиты и предприняли серию репрессий по отношению к представителям СДД. Были репрессированы многие из числа так называемых руководителей кружков. Некоторые, если не большинство, приверженцы того или иного авторитета откололись, отошли в сторону, сразу сказалась наша слабость. Почему? Дело в том, что ни один авторитет, какой бы сильной личностью он не был, не может обладать теми качествами, которые имеет организация, основанная на принципах добровольности и необязательности. Репрессии следовали по возрастающей ступени. Не скрою, что почти все мы были в отчаянии. Многие из поддерживающих нас перестали участвовать в письменных протестах, считая, что игра сделана и не в нашу пользу, но наиболее дальновидные товарищи поняли необходимость создания какого-то коллективного органа, могущего взять на себя ответственность выступить от имени нашего движения против беззаконий. Это и привело к созданию Инициативной Группы по защите прав человека в СССР. Было найдено единственно правильное в наших условиях решение. И это в стране, где правящая партия не может и не хочет мириться даже с малейшим посягательством на её авторитарность. А ведь создание И. Г. – это фактически организованная оппозиция, отражающая настроение всех слоёв общества. Трудно переоценить положительный момент в появлении инициативной группы. Достаточно указать, что власти предприняли широкий диапазон действий против членов И.Г. и их поддержавших; тут были аресты, увольнения, предупреждения, профилактические беседы. Много потерь, но главное осталось – осталась группа и возможность действовать от её имени. Самое главное – остался символ, под знамена которого можно созывать всех честных людей, готовых бороться за демократию в СССР7. Можно было бы найти много добрых слов в адрес И.Г., но положение таково, что надо говорить о другом.
Западная общественность очень тепло встретила появление И.Г. и через соответствующие комитеты в разных странах сделала попытку установить с ней контакты. Эта важная инициатива была нами отвергнута после соответствующих дебатов. Почему? В то время многие члены И.Г. считали (некоторые, наверное, и сейчас считают), что установление таких контактов дискредитирует И.Г. в глазах нашей общественности, которой всё время вбивают в голову мысль о том, что советское демократическое движение – плод американских и прочих развед. органов. А власти и рады – ведь их целью является возможно большая изоляция нас от мировой общественности. Итак, отсутствие контактов лишило нас возможности иметь друзей за границей, которые, кроме участия вместе с нами в общей борьбе за права человека, создавали бы нам, как вновь создавшемуся движению необходимую рекламу. Стоит разобраться, почему И.Г. выбрала именно такое решение. Во-первых, состав её был рассчитан скорее на демонстрацию, чем на серьёзную работу. Члены Группы из других городов уже в силу своего географического положения являлись лишь номинальными участниками всех её решений . (В этом смысле было бы гораздо полезнее образование местных И.Г. на периферии, являющихся филиалами центральной).
Остальные товарищи, за редким исключением, представляли из себя интеллигентов, думающих, что роль их участия в И.Г. сводится лишь к тому, чтобы поставить подпись под письмом в ООН. Да и то, когда количество таких писем перевалило за 3, они стали сомневаться в целесообразности таких писаний. Доводы - а бестолку писать! Дальше. Если любой другой участник демократ. движения отступит, пойдёт на компромисс с властями, что ж, от таких трудно требовать обратного. Член И.Г. ничего этого позволить себе не может. Он стоит на переднем плане нашего движения, отстаивает права тысяч сидящих в лагерях и тюрьмах, защищает память незаконно уничтоженных в годы сталинской тирании, выступает от имени большинства советских людей. И, если он не соответствует определённым требованиям, возложенным на него участием в И.Г. , ему надо немедленно уйти, его надо просто вынести из неё. От этого будет только польза. Разве можно считать нормальным такое явление, когда член И.Г. на вопрос о будущем нашего движения отвечает просто: «Какое будущее? Движения-то нет». Самыми неприятными являются факты готовности поступиться принципами ради получения места работы или просто более высокооплачиваемой работы. Одному из товарищей был задан вопрос, понимает ли он, что, совершая такой поступок, фактически не может быть членом И.Г. «Не понимаю», - отвечал он8. Вот ведь как получается. Понимает и не приходит, не говорит: «Я не могу и не хочу быть больше членом И.Г. Прошу заменить меня другим». Не приходит, ибо искренне верит (а так оно и есть на данный момент), что его членство в И.Г. – не столь важное дело и что другие члены Группы, за редким исключением, не намного радикальнее и последовательнее его. Другой товарищ, претендующий на членство в И.Г., сказал, что вряд ли что изменится от того, кто будет в Группе. Что можно посоветовать такому борцу? Быть подальше от Инициативной Группы.
Одним из недостатков в работе И.Г. является узость в понимании задач по отстаиванию прав человека. Неважно, где нарушаются гражданские права: в СССР или в другой стране планеты. Мы должны быть одинаково возмущены репрессиями в Греции, Испании, США, Родезии, СССР. Свобода неделима. Если бы И.Г. выступала против нарушения прав человека не в СССР, а во всём мире, это дало бы ей признание (как легальной гражданской организации) широкой мировой общественности и затруднило бы проведение по отношению к ней репрессий.
В настоящий момент время очень серьёзное, но ведь не значит же, что совсем не надо работать. Нельзя ждать хороших времен, внутрипартийных потрясений. Кружковые интересы интеллигенции или организованная борьба за демократию? Вопрос этот не нов. Ему более полувека, далеко более. Как ни странно, он является важным и сейчас. Именно кружковые интересы [...] помеха для действенности И.Г. Скептики обвинят меня в расплывчатости формулировок в неясности конкретных задач, стоящих перед нашим движением. Желающий видеть, да увидит. Задачи остаются прежними: расширение самиздата, что включает изготовление и распространение печатных материалов всевозможного характера по всяческим каналам и в различных направлениях; установление связей с западными комитетами по правам; сотрудничество со всеми, кто хочет видеть нашу страну демократической; кропотливая деятельность по привлечению людей.
В разговоре с одним из товарищей я, указывая на необходимость и в данных тяжёлых условиях поиска людей для нашего движения, в ответ услышал: «Как нам искать? Где? Люди, которые хотели, пришли. Другие разбежались. А что ты ещё хочешь? В данных условиях большего сделать и нельзя. Мы вынуждены быть в арьергарде событий. Самиздат выходит, протесты пишем, а что ещё и с [...]?» В ответ ему и другим подобным я хочу сказать, что людей в наше движение не заносит попутным ветром. Они вливаются в него благодаря большой работе по воспитанию их политической сознательности и активности, а формы этой работы различны.
Одним из главных моментов этого воспитания является личное воздействие любого убеждённого демократа на нового человека, а таких надо искать. Мы должны в каждом человеке видеть нашего потенциального союзника. Это [...оно] для тех, кто часто бывает в гуще народа, не замыкается в узкий кружок единомышленников. Лишь от наших личных качеств: веры, убеждённости в правоте своего дела, от умения повести за собой людей - зависит, - будем ли мы небольшой группой или нас поддержит большинство. Путь ко всему этому на наш взгляд через объединение всех демократически настроенных членов большого общества вокруг И.Г. Если будет создана сеть филиалов таких групп на местах, если в центральной группе будет преобладать серьёзное деловое настроение, то объединённое вокруг таких групп наше движение будет успешным.
В заключение хотелось остановиться на некоторых частных проблемах. Одна из них – это отношение к Западу. В среде некоторых наших товарищей преобладает состояние гипноза перед Западом, его общественными институтами, образом жизни, и это нам очень вредит. В полемике с нами представители правящего класса указывают на то, что мы вроде бы имеем панацею от всех бед [...] и он является для нас примером. Стоит большого труда убедить их, что это вовсе не так. Нас интересуют свои проблемы, и борьба наша не имеет связи с ЦРУ и ей подобными. Особенно сильно эти взгляды вредят нам в общении с массами, которые понимают необходимость перемен, но пугаются того, что люди, отождествляющие собой демократическое движение, не совсем свои, с «западным душком». Эти упрёки тем обиднее, что движение наше сильно [...] русскими корнями, идеального русского демократизма и неправы те, кто [...] пример лишь западной демократии. Не игнорируя всего положительного, что было и есть в западном мире, нам необходимо более близкое знакомство с русскими философами-демократами. Неразрывно с этим связан вопрос о широкой пропаганде принципов нашего движения, его текущих задач. Вопрос этот упирается в проблему создания нелегального органа печати, могущего взять на себя, кроме вышеуказанного, и связующую функцию. Такой орган помогал бы более тесному сотрудничеству между очагами нашего движения.
Всё, к чему стремится наше демократическое движение, направлено на политическое, экономическое, культурное и нравственное процветание народа. [...] Возникновение демократического движения знаменует собой возросшую активность советских людей, большую потребность в демократии и, если хотите требование большего доверия к каждому мыслящему члену общества. Нас в нашей работе окрыляет зачастую пусть молчаливая, но поддержка масс. Это, конечно, не значит, что мы должны идти у неё на поводу. Нет. Лучшие из лучших демократически настроенные интеллигенты и рабочие призваны вести за собой массы, просвещать их. Есть ещё примеры того, когда неумение вести кропотливую работу хотят оправдать ссылками на географическую, демографическую и т.д. причины якобы неспособности наших людей бороться за демократию, даже нежелание её.
Русский мужик будто бы настолько глуп, пьян и жуликоват, что с удовольствием пребывает в царстве лжи, политической пассивности и страха. Нам искренне жалко таких проповедников. История показала горькую участь русской нации в прошлом; тяжесть настоящей жизни тоже налицо. Но именно из нашего народа вышли Солженицын и Григоренко, Якир и Горбаневская, Марченко и Габай и многие другие борцы за демократизацию нашего общества. Имена их известны всему миру. Потенциальные силы народа велики. Не предаваться ханжеству о тупости, невежестве и т.д., а отдавать все знания и силы делу борьбы за идеалы демократии и свободы. Только так мы приблизим время, когда о нашем народе будут говорить, что он достоин более гуманного, демократического руководства своей великой страны.
Июль 1970г.
