"Не маши мне, не маши, окаянная рябина"

Давид Самойлов

На первых порах неурядиц осенних,
ещё сохраняя привязанность к тени,
по-летнему плотной, тяжёлой и сочной,
полдневные рощицы в стиле барочном
пытаются к ветру листвою припасть,
с летучим пространством недвижно совпасть.

Но время, к усилию их равнодушно,
октябрь налагает на рощи и рушит
шуршащие узы с ветвей и поветвий,
и вновь означается прихоть поветрий
падением поздним, сводящим с ума,
и раннею готикой дышит зима.

И мы, охладев, за подробности сердца
всей памятью держимся, чтобы угреться
в их тайном тепле на воздушном карнизе
с эоловым шумом в орешнике жизни.
И щёлкает эхо в ином измеренье
пустую скорлупку – пространство и время.

В лучах ностальгии зимует свобода
у вечных причалов текущего года.
Запас её тает. Мы словно пластами
в судьбе залегаем, и следом за нами
чехлом оседает из яви и снов
растущая осыпь песочных часов.

Не ведая почвы, в сквозящую скорость
врастает эпоха как ствол, на котором
распятьем раскинуты руки ветвей, -
как к лёгкой свирели припали бы к ней.
Огромной сосною с корнями наружу
выходим к прибою – ни тени, ни кружев.

За что удержаться на этой планете
при сдвигах, в петлю завивающих ветер?
Лишённый опоры подъёмный сезон.
Влекущийся в райские кущи вагон.
Несёшься, летишь, уплываешь куда же?
"Однажды мне выпало, скажешь, однажды

со всеми..." Неправда. Ты будешь один.
Осталось последний пройти карантин
в краю, где затишье граничит с разломом,
где выход пород обнажается словом,
готовым сорваться на той глубине,
где сотни и тысячи сходят на нет.

Легко ли найти в себе силы сцепленья?
Но осень опять поднимает волненье,
и бьётся в крови, обагряющей лист,
как горькое сердце, - рябинная кисть.
Судьба как на привязи – перед глазами
Застывшая птица... и ветка с плодами.

1978