Отец Александр Мень

Человечность среди людей – птица экзотическая1

Юна Вертман. Фото архива Василия Емельянова
Юна Вертман
Фото архива Василия Емельянова

Я знал Юну только последние годы, довольно немного, встречались мы тоже мало, но, конечно, мне есть что сказать, потому что она была человеком поразительным. И хотя мне приходилось видеть много различных людей, ярких, удивительных , талантливых, она сразу поражала те, что в ней заключалось и что из нее лучилось. Мы встретились в первый раз в Коктебеле, и она представилась как коренная коктебелька, любящая это место, знакомая с ним близко и тесно с давних пор. Она много мне говорила о тех временах, которые уже невозвратно ушли, и так это запомнилось. Потому что прошлое Коктебеля для меня связано с чем- то богатым, светлым, насыщенным. Повторяю, с тем, что уже не вернется больше.

Что же в ней такого было удивительного? Талант вообще? Вот я бы сказал – талант человеческий, не только профессиональный. При ощутимой, глубоко затаенной боли, при ощутимом трагическом мирочувствии, которое она прикрывала нередко иронией, шутливостью, горечь не создавала черного фона. Напротив, Юна как бы искрилась добротой, отзывчивостью, готовностью послужить людям. Есть люди, воспитанные в каких- то твердых правилах, есть люди, которые эти правила хорошо знают, но плохо им следуют, а у нее был дар человечности. Это может звучать как -то обыденно, но на самом деле, это довольно редкий дар. На самом деле, человечность среди людей – птица экзотическая. Это то, чего так не хватает в любой среде, в любом профессиональном кругу, в любом дружеском кругу. И что меня поражало – это ее готовность всегда прийти на помощь, понять другого человека. Расположенность к нему даже тогда, когда их нечто разделяло. И как бы врожденные принципы этой человечности и порядочности.

Богословы говорят иногда о естественной религии, естественном откровении. Здесь можно говорить о некоем виде естественного христианства. Формально не принимая его, она, тем не менее, во многих случаях шла именно по христианскому пути. И это особенно поразительно в сравнении с тем, что люди нередко, принимая его, по этому пути идти не в состоянии. Это – дар , но дар едва ли легкий. И едва ли она просто и естественно следовала каким- то свойствам своего характера. Здесь, конечно, ощущались установки. Вот было, например, для меня ясно, чего она не сможет сделать, в чем можно на нее полностью положиться. Вот эта человеческая надежность. Она особенно проявляется в трудные минуты и в трудных обстоятельствах. А я, к сожалению, видел ее по большей части именно в трудные минуты и в нелегких обстоятельствах, когда болезнь подкрадывалась. Она об этом не знала, но болезнь давала о себе знать. Когда она узнала о болезни, когда она с ней боролась, не было ничего, что могло бы ее укрепить и поддержать, кроме вот этой тайной, естественной благодати, которая дается особым, исключительным людям. Быть может, предчувствие этой болезни усугубляло трагическое мироощущение, может быть, воспоминания, прошлое, юность – то, о чем я мало знал . Фактически, почти не знал. Но кое- что мне было известно, кое о чем я догадывался.

Её отношение к людям, её поведение среди людей можно было ожидать от человека крайне благополучного, крайне удачливого, с безоблачной судьбой. И тем поразительней, что оно проявлялось на фоне многообразных проблем, трудностей и испытаний. Как режиссёр, конечно, она должна была не раз задумываться над изгибами человеческой психики, над анатомией души , над всем тем, что порой человека приводит в состояние меланхолии. Потому что, если покопаться в человеке, то часто находишь много темного, мрачного, обескураживающе бессильного. А у нее это не рождало внутренней мизантропии, отталкивания, а укрепляло как- то, наоборот, ее открытость к человеку. Это я видел вскользь, наблюдая, как она работала с людьми, делая спектакль, как вся она как бы светилась пониманием, доброжелательством, мудростью. Откуда она взяла эту мудрость , откуда взяла доброжелательность – это всегда остается тайной. Тайной неповторимой личности каждого, ее тайной.

Да, ее мудрость не была книжной, и даже не была подкреплена книжным знанием. Это еще одна удивительная черта. Есть люди, которые обретают счастье мудрости, воспринимая ее от других . С ней было иначе. Я помню, что она не получала тех впечатлений от книг, которые могли получать другие. В наш век, когда мудрость и информация хранится вот в этих небольших сокровищницах, в этих единственных для нас каналах, в книгах, тем поразительней облик людей, которые поверх этого, вне этого обретали какую- то жизненную мудрость.

Ей очень хотелось не просто заявить о себе. Это меня очень удивляло, я бы сказал – потрясало. Потому что огромное число людей все -таки так или иначе стремятся к самоутверждению. Одни с этим борются, другие – нет. Иногда это естественно, иногда это носит мрачный, карикатурный характер . Но она настолько любила сам процесс, само творчество, саму свою профессию, свое ремесло, что, включившись в него, она уже искала не себя, а именно то, что проявлялось в этом творчестве. Создатель в ней в этот момент оттеснял человеческую самость. И вот поэтому казалось, что она расцветает. Я опять -таки повторю, что видел все это урывками, наблюдал ее мало. Тем не менее , достаточно для того, чтобы навсегда запомнить вот такой образ: образ светлой мудрости, образ огромного человека с железным самообладанием, с открытостью и с нежеланием вешать на других, во всяком случае, на всех кого попало свои горькие состояния. Человек среди других. Человек для других. Человек для осуществления своего творческого признания, творческого призвания. Это оговорка, но как раз очень важно: именно не признания она искала – она осуществляла призвание, она в этом жила, это было для нее так же естественно, как дышать.

И опять, и опять возникает вопрос: откуда это все взялось? Как это возникло? И думается, что ответить можно так: какие бы ни были влияния, воздействия, идеи, люди, мысли, но было что- то бесконечно прекрасное, ценное в самом ядре ее души, в самой природе ее души. И это впечатление невозможно забыть. Я верю, что именно это остается с разрушением тела. Это непреходящее и есть суть человека. Все остальное проходит. А из этой сути и рождается бессмертие, реально, а не только в памяти людей.

И тайна будущей жизни.

Поселок Семхоз, Московская область
Декабрь, 1983 г.

1)Беседа с о. Александром происходила в его доме, 20 декабря 1983 г. Расшифровка магнитофонной записи - фрагмент одного из материалов сборника «Контуры портрета» памяти Юны Вертман, который Василий Емельянов готовил к публикации. Ранее текст беседы публиковался в сборнике "Записи и Примечания". Москва, 1992 г. (Прим. Елены Барбараш (Владимировой))


Мемориальная Страница