Анатолий Якобсон в Израиле

Владимир Гершович1

Владимир Гершович, 1972 г.2

Приезду Толи в Израиль предшествовали следующие события. Власти СССР готовили большое телешоу, на котором лидеры правозащитного движения должны были каяться в содеянном и отрекаться от своих идеалов. Без особых усилий сломили Петра Якира и Виктора Красина.

Владимира Буковского привезли из Владимира в Лефортово на уговоры. Андрея Амальрика привезли из Магадана. Беспощадно мучили Илью Габая. Властям было весьма соблазнительно показать по телевизору кающегося Якобсона, но Толя был неуправляем. В день, когда американцы высадились на Луне – 21 июля 1969 г., Толя на допросе врезал по морде следователю из Ташкента Борису Березовскому. Так что к началу шоу были подготовлены всё те же Петя и Витя. Буковского и Амальрика отправили досиживать, а Толю – в срочном порядке - в Израиль до начала позорной пресс-конференции. Срочность правдоподобно объяснялась болезнью сына. 7 сентября 1973 года за месяц до войны Судного дня Толя прибыл в Иерусалим.

Поселили их в центре абсорбции Катамон-тет в Иерусалиме. Вскоре Толе устроили встречу с сотрудниками кафедры славистики Иерусалимского университета. Книга "Конец трагедии" в издательстве им. Чехова корпорэйшн уже вышла, поэтому его, без особых усилий, оформили на должность ассистента.

В. Тельников3 подарил Толе четырёхтомник Пастернака, что было весьма кстати, так как Толя денно и нощно писал работу о пастернаковской "Вакханалии" и цикл лекций о его творчестве ("Ранний и поздний Пастернак"). Эти лекции он читал на квартирах и в залах. 20 октября прошёл слух о самоубийстве Ильи Габая в Москве. Тельников тогда работал корреспондентом Би-Би-Си и был в это время в Иерусалиме. Шла война Судного дня, и наметился перелом в пользу израильтян. Мы попросили Тельникова уточнить слухи о Габае. Он обещал, но забыл! Это поразительно: ведь когда он – Тельников – освободился из лагеря и ему негде было жить, именно Габаи его приютили. По поводу этого свинства Якобсон сказал: "Обсуждать здесь нечего, всё ясно. Однако четырёхтомник Пастернака, который он мне подарил, его частично реабилитирует".

Из центра абсорбции Толя с матерью переехали в двухкомнатную квартиру на севере Иерусалима в Неве-Якове. Маленькая спальня для мамы и салон с большим окном с видом на Иорданию для Толи.

Когда слухи о гибели Габая подтвердились, мы решили провести вечер его памяти. Из Москвы с оказией Толя получил пакет, где рукой А.Д. Сахарова был написан адрес Толи. Внутри была прекрасная статья "Вы жили рядом с праведником" о поэтическом творчестве Ильи. Подписано: "Группа друзей Габая". А. Галич в 1974 г. был в Мюнхене и записал к вечеру памяти своё выступление с новой тогда "Песней об отчем доме".

Однако Толя в 1974 г. заболел. Мощнейший перенапряг сделал своё дело. Он слёг в больницу. К сожалению, люди 1935 года рождения кончали школу в 1953 г., когда – в рамках борьбы с космополитизмом – отменили экзамены по иностранным языкам в школах. Так или иначе, Толя нуждался в русскоязычном психиатре. Наши планы о вечере Габая передвинулись.

Ира Герстенмайер4 приезжала в 1974 г. в Иерусалим и посетила Толю в больнице. Она привезла только что вышедшую брошюру Солженицына "Письмо вождям Советского Союза" Толя был плох, но отреагировал: "Вот и переписка завязалась". Вскоре мы получили сборник "Из под глыб", где была напечатана статья И. Шафаревича "Социализм". Реакция Толи на статью была резкой, однако писать отзыв на неё не стал, ожидая полного текста. Писания Солженицына в ту пору Толю очень раздражали. В том же сборнике была статья Солженицына "Образованщина". По поводу Солженицынских слововыдумок Толя написал несколько заметок.

На "Образованщине" стоит остановиться подробнее и вернуться для этого в Москву. Солженицын набросился на самиздатского автора Семёна Телегина, в частности, на его статью "Торговля ценным товаром" о введении налога на образование для выезжающих в Израиль евреев. Слух о выкупе разнёсся быстро, и уже у синагоги на улице Архипова в Москве богатые евреи предлагали бедным евреям в долг: "Бери, брат, а на исторической родине вернёшь". В день введения налога, 18 августа 1972 г., "Вечерняя Москва" опубликовала заметку "Работорговля 1972". Там говорилось о работорговле в капиталистических странах.

Утром 19 августа пришёл ко мне взволнованный Семён Телегин с этой "Вечёркой", а я ему показываю костяк своей статьи. Юра Гастев прошелся рукой мастера – и получился текст на пяти машинописных страницах. В. Максимов прочитал этот текст и сказал, что исправлять его не будет, а когда захочет сесть, – подпишет своим именем. Судьба этого текста мне неизвестна. В архивах Ю. Гастева, В. Максимова, КГБ и, уж точно, израильского МИДа она есть.

Судьба же текста Семёна Телегина была не столь печальной. Он срочно пустил текст в самиздат и передал его Толе, который дал информацию в 27-ю "Хронику" в раздел "Новости самиздата". Название текста в "Хронике" Толя намеренно изменил – таковы правила конспирации. Вот цитата из "Хроники" :"...мерзко продавать свободу за деньги... он (налог. – В.Г.) оскорбителен для человеческого достоинства".

Солженицын был особенно недоволен началом статьи: "Дымом лесных пожаров дышит в этот август Россия. В дыму Ока, в дыму Волга, ... И вот уже идёт молва, что это еврейский Бог мстит за жестокое обращение с избранным народом...".

Теперь пришло время сказать, что Семён Телегин – псевдоним Геры (Герцена) Копылова. Солженицын в одном не ошибся, придумав слово "образованщина": доктор физико-матeматических наук из Дубны Гера Копылов был действительно образованным человеком и одной из самых светлых личностей в правозащитном движении. Есть его фото с Якобсоном, Гастевым, Ирой Якир и Юликом Кимом, который сегодня – единственный живой из них. Снимок сделан летом 1972 г. на берегу Москвы-реки в Полушкине. Леса вокруг Москвы горели.

В 1975 г. по приглашению А. Синявского Толя поехал в Париж. Это был его первый выезд за границу из Израиля. По возвращении Толя весьма живописно описывал парижскую эмигрантскую жизнь. Синявский покинул Максимова на 4-м "Континенте" и стал издавать "Синтаксис". Установился неписаный закон: тот, кто сотрудничает с "Континентом", не может появляться в зоне "Синтаксиса". Якобсон всё время нарушал это суровое правило. Руководила антимаксимовским станом Кругликова – так Якобсон называл жену Синявского Марью. Она тогда разгневанно звонила в Иерусалим и требовала забрать Якобсона из Парижа. Сам же Якобсон рассказывал, что в этой суматохе было и другое: вдруг появилась проездом Люся Боннэр, и какой-то парень предложил прокатиться над Парижем в самолёте.

Вернулся Толя в Израиль в клетчатых брюках, очень возбуждённый. Не без влияния Синявского он решил прочитать в Тель-Авиве лекцию о новом сочинении Солженицына "Бодался телёнок с дубом", с точки зрения учителя русского языка. В это время мы с Якобсоном были несколько дней в ссоре, и вот почему: во время его отсутствия я был единственный, кто посещал его маму в больнице. За день до его приезда она упала и сломала бедро. Узнав об этом, Толя возмутился. Почему, мол, я не следил за ней ежедневно. Я тоже не полез за словом в карман. Но через пару дней он пришёл ко мне как ни в чём не бывало. На восстановление дружбы ушла доля секунды. На его тель-авивское выступление мы поехали вместе. В конце выступления Толя рассказал о встрече Синявского с И. Огурцовым в Мордовской зоне и о фашистских идеях ВСХСОНа5. А в конце сказал, что угроза русской культуре идёт не от всхсоновцев, а от их покровителя в Вермонте. Кассета с той лекцией затерялась. Очень жаль.

По дороге обратно в Иерусалим шёл проливной дождь; везла нас жена Фромера6 Илана. В машине я сказал Толе, что ему как редактору "Хроники" должно быть известно, что Огурцов отсиживал первую часть 20-летнего срока во Владимире, а Синявский отсиживал в Мордовии, где за отличное поведение и прошлые заслуги был выпущен раньше срока. Якобсон хотел всё это проверить.

В начале 75-го мы провели, наконец, вечер памяти Габая в Иерусалимском университете. Толя читал стихи Габая, хотя, как к поэту, не относился к нему серьёзно. Там же звучала магнитофонная запись выступления Галича, подготовленная для этого вечера. Толя был очень доволен таким начинанием. Он считал очень полезным проводить вечера памяти правозащитников. Вскоре Галич приехал в Израиль, и Толя приветствовал его на концерте в Иерусалиме.

В декабре 1975 г. Сахаров получил Нобелевскую премию мира, и в Тель-Авиве состоялся вечер, посвящённый этому событию. На вечере выступал наш знаменитый физик Ювал Неэман, а Галич рассказывал народные анекдоты про Сахарова.

Рассказанные выше истории о Солженицыне и Шафаревиче показывают, что Толя был провидцем. Когда он писал о Шафаревиче, тот был членом Сахаровского Комитета по правам человека. И, хотя у Толи с Сахаровым были взаимная симпатия и уважение, Толя открыто высказывал ему все, что думает.

Примерно в это время Толя знакомится с Шломо Пинесом7, который покорил Толю своей интеллектуальной разносторонностью.

Шломо Пинес

Они гуляли по старому городу, пили бренди в арабских кофейнях (тогда ислам ещё не вошёл в моду). Пинес заставил Толю собрать все его литературоведческие работы и сделать на их основе докторат. Среди четырёх засекреченных отзывов на этот проект один был написан Романом Якобсоном. Докторат был утверждён. Но об этом напишу ниже.

Вторым великим евреем, которым Толя был поглощён, был Юлий Марголин8. Все началось с работы Марголина "Диамат", опубликованной в израильском самиздате. Любопытно, что "Путешествие в страну Зэ-ка", изданное в издательстве им. Чехова в 1952 г., подтвердило Толину правоту по поводу неких лжепророков. Например, в начале книги Марголин обсуждает её название, в частности, один из вариантов –"Страна Гулаг". Остaновился на названии "Страна Зэ-ка". Книга писалась в Тель-Авиве в 1946 г. после пятилетнего (1939-1945) пребывания Марголина в советских лагерях. В Израиле книга Марголина переиздавалась только на русском языке 3 раза. В последнем издании "Страны Зэ-ка", на последней странице обложки, Голда Елин привела высказывания о Марголине Романа Гуля (друга Марголина), Толи Радыгина и Толи Якобсона. Это издание 1997 г. я послал Солженицыну через его секретаршу, но никакой реакции не последовало, как и раньше, когда Голда Елин высылала ему два предыдущих издания.

В 1960 г. Алик Гинзбург был осуждён за составление сборника "Синтаксис". Таких поэтов, как Бродский, Окуджава и других, впервые узнали в Советском Союзе и за границей благодаря "Синтаксису". В конце 1977 г. Гинзбургу грозил новый срок – 10 лет. Мы решили написать письмо президенту Картеру, провозгласившему права человека своим приоритетом. Толя сказал, что, хотя у него нет сил, он письмо напишет, но ему нужен "послужной" список Алика, так как он плохо всё помнит. Когда я составил список, Толя написал письмо довольно быстро. Это был шедевр Толиного правозащитного творчества, уровня времен 1968 г. Кроме того, он договорился о публикации нашего обращения в газете "Наша Страна". Её согласие явилось для нас неожиданностью, так как в 1974 г. "Наша Страна", как, впрочем, и все остальные газеты, не опубликовала наши письма в защиту Буковского.

В 1978 г. Толя прожил всего неполных 9 месяцев, но они были самыми интенсивными и сконцентрированными во всей его жизни.

Хочу вернуться в 1976 г. Тогда я видел в Толе счастливого человека. Было утро, я зашёл к Якобсону, у негo был Володя Фромер. Я сказал им, что видел сон, как израильские коммандос освобождают Володю Буковского из Владимирской тюрьмы. Якобсон переглянулся с Фромером и спросил: "А ты, Гершович, не темнишь? Ты что, ничего не знаешь?" Фромер говорит: "Толя, это же только что по радио передали. Пока он шёл, он ничего не мог узнать". И тут Якобсон обращается ко мне: "Володя, наши ребята освободили заложников в Энтебе. Ты можешь себе это представить?!" И вот наш великий Якобсон, который 3 года назад так великолепно держался на допросе у полковника Александровского, сотрудника Андропова, вдруг прослезился. И мы с Фромером тоже.

Все домыслы о ностальгии Якобсона – следствие полного незнания и непонимания его жизни в Израиле нашими близкими в России, а среди них были вполне разумные люди. Якобсон любил Израиль, потому что был евреем и гордился этим.

В начале 1978 г. Лена Каган, жена Толи, отстучала на машинке одним пальцем его докторат.

А познакомился Толя с Леной так: он пошёл к Виктору Кагану поиграть в шахматы. Дверь открыла девушка и произнесла: "Папа спит". Толя вошёл, сказав: "А мы ему мешать не будем". Для оформления брака они выехали на Кипр. Мать Лены была русской, и зарегистрировать брак в Израиле не было возможности. Результатом этого путешествия явился сборник "Стихи на случай".

В это время Толя перевёл инвективу А. Мицкевича "Русским друзьям", на которое Пушкин ответил стихотворением "Он между нами жил". Увы, раскрутить всю дуэль Мицкевича и Пушкина Толя не успел. А "Русским друзьям", переводческий шедевр Толи, опубликовал Максимов в 41-м "Континенте".

В том же году Толя выступил на вечере памяти Марголина (7-я годовщина со дня смерти). Его доклад был, как всегда, блестящим, но в какой-то момент Толя отвлёкся от главной темы и обрушился с резкой критикой на публицистку Майю Каганскую за ее эссе "Мандельштам – поэт иудейский". Толя не терпел подобных натяжек. Для него Мандельштам был в первую очередь великим русским поэтом, как и Борис Пастернак.

Виталий Рубин, московский приятель Якобсона, выкрикнул с места: "Неприлично говорить о человеке в его отсутствие". Толя взорвался, Рубин ушел, хлопнув дверью. Спасла положение Роза Николаевна Эттингер9. Она сказала несколько умиротворяющих слов, и Толя успокоился.

Роза Николаевна Эттингер

Толино выступление заинтересовало редакцию журнала "Время и мы", и в 29-м номере появились его "Фрагменты из Марголина. (Попытка реквиема)". Там же было опубликовано письмо-памфлет В. Гусарова в защиту Фаддея Булгарина.

С самого приезда Толю бесконечно одолевали всевозможные поэты и писатели. Якобсон был добрый, и, даже если стихи были так себе, не отказывал в предисловии. Однажды к нему пришёл поэт М. Толя благожелательно с ним беседовал, но потом грустно отметил: "Всевышний дал ему дар слова, но ему нечего сказать".

Однажды девушка из Хайфы привезла "Чёрное и белое" – рукопись своего внезапно умершего отца Бориса Норильского. Якобсон был плох и попросил меня прочитать ему рукопись, что я и сделал. Потом я сообщил ему, что автор был штрафником. Дважды прошел через минные поля. И дважды вернулся. Командир сказал ему с кривой усмешкой: "Вас, евреев, ничто не берёт". Борис врезал ему так, что сломал челюсть. И отправился обратно в лагерь.

Якобсон встал и сказал: "Депрессия подождёт". И написал предисловие.

Проблемы в университете у Якобсона начались ещё в 1974 г. Появилась тогда в Иерусалиме одна немка (не путать с Ириной Герстенмайер). Вела она себя открыто провокационно. Говорила незнакомым людям: "Я еду в Россию, пишите письма кому хотите, я передам". Как на это клюнул Якобсон – непонятно. Он не только передал письма, но и последний экземпляр "Конца трагедии". Книга не дошла, хотя немка обещала передать её в руки адресату. На вопрос: "Где же книга?", – отвечала нагло: "Ждите". Параноидальное объяснение её поведения оказалось наиболее правдоподобным. В 1974 г., после полуторагодичного перерыва, вновь возникла "Хроника". Вышли сразу 28-й, 29-й и 30-й номера. Ответственность за выпуск взяли на себя С. Ковалёв, Т. Великанова и Т. Ходорович, но КГБ усомнился в этом и решил проверить, на всякий случай, не продолжает ли Якобсон редактировать хронику из Неве-Яакова, и не записал ли он в своей книге каких–либо инструкций молоком между строк. Как бы то ни было, книга исчезла. Толя был взбешён.

Однажды эта "мадам штази" оказалась на заседании кафедры славистики. Якобсон встал и сказал: "А что здесь делает эта подозрительная дамочка?"

Якобсона единогласно осудили. Сегодня известно, что Якобсон был прав. Однако люди, осудившие его тогда, делают вид, что этого не помнят.

Ему не давали читать лекции студентам университета. Он ограничивался тем, что писал статьи. "Рослый стрелок..." в "Slavica hierosolymitana" не опубликовали, но в "Континенте" напечатал В. Максимов. Уже после Толиной смерти. Его вдова Лена получила небольшой гонорар.

В августе 1978 г. отмечалось 10-летие вторжения советских войск в Чехословакию. Русская редакция "Голоса Израиля" предложила сделать по этому случаю программу. Якобсон был в плохой форме, но согласился прочитать своё письмо о демонстрации на Лобном месте 25 августа 1968 г. Вначале ему дали 15 минут, потом урезали до пяти, а в результате вообще не взяли интервью. Если учесть, что главным цензором был бывший польский коммунист, кичившийся тем, что являлся двойным шпионом (об этом даже сделали фильм), то ничего другого и быть не могло.

Чуть раньше произошёл разлад с журналом "22", в третьем номере которого появился роман Юрия Милославского "Собирайтесь и идите". В этом произведении правозащитники и сионисты описывались в духе лимоновской школы "обратной сублимации". А открывался этот номер письмом В. Гусарова к В. Гершуни, где обсуждались сексуальные пристрастия Милославского. Текст письма Гусарова вызывал подозрение. Было неясно, как попало частное письмо в редакцию и на каком основании его публикуют. На это редакция отказалась дать ответ.

Якобсон, редактировавший книгу В. Гусарова "Мой папа убил Михоэлса", сказал после её прочтения: "Вот как пишет человек – придраться не к чему".

В письме же к нашему общему близкому другу Гершуни Якобсон почувствовал фальшивку. Ну не похоже было на стиль Гусарова. Мы с Толей написали письмо-протест, но потом решили, что слишком много чести.

Вдова Гусарова прислала мне его архив, где был подлинник этого письма. В нём отсутствовали фальшивые вставки, которые вычислил Якобсон.

И последний аккорд.

Толя позвонил мне в середине сентября и попросил прийти быстро. Мы жили рядом. Я пришёл. Толя сказал, чтобы я не волновался, тaк кaк он помнит, как было горько всем друзьям Габая после его самоубийства. Потом спросил, как у меня в университете дела. Я сказал, что получил постоянную работу. Неожиданно Толя меня погладил и поцеловал в голову, а потом сказал, что его фактически уволили с работы. Точнее – его нет в списках на будущий год. (В Израиле учебный год начинается после осенних праздников, т.е. через месяц после Нового года по еврейскому календарю). Толя сказал, что завкафедрой Д. Сегал сообщил, что по университетским правилам человек, получивший докторат, не может быть на должности ассистента. А поскольку более высоких должностей нет, надо ехать за границу на пост-докторат. Толя добавил ещё, что у него нет сил работать даже грузчиком.

28 сентября утром он позвонил в ряд мест, но дозвонился только В. Фромеру. Они сыграли в шахматы. Фромер был последним, кто видел его живым.

Нашли Толю в подвале его дома. Уже начиналась пятница – короткий день, а в воскресенье начинался Новый год. Учитывая обстоятельства смерти, похороны могли затянуться, однако приехавший полицейский был моим студентом, и всё уладилось. Отвезли тело в морг на улицу Пророков. Обзванивали ночью всех знакомых. Проблем с похоронами не было. Еврейская религия неожиданно оказалась весьма компромиссной: Толю признали просто погибшим евреем, а не самоубийцей, и разрешили прочесть по нему кадиш.

Однажды вечером, во время заката, мы с Толей были на могиле его матери. Слева была видна Русская свеча – колокольня Вознесения. А на юге – усечённый конус Иродиона10. Толик сказал: "Лучшие места здесь уже заняты". Самое большое чудо, что Толю похоронили в пяти метрах от могилы его матери на Масличной горе, где казалось невозможным найти свободное место.

Могила Якобсона на Масличной горе, Иерусалим

На памятник сбросились в тот же день. Вспоминаю, как в "Русской мысли" было объявление о сборе средств на памятник Саше Чёрному через 40 лет после его смерти. Многие незнакомые тоже давали деньги. Через 30 дней плита была установлена, об этом есть 12-минутный фильм. Когда лет через 10-12 хлынул поток алии и стали приезжать ученики Толи, мы добавили на плите надпись на русском языке: "Анатолий Якобсон".

Иерусалим

8 Марта 2010

1) Владимир Гершович (1935, Владикавказ). В 1953 г. вышел из комсомола, был насильственно госпитализирован в психбольницу, где подвергся шоковой терапии. Вторично был изолирован в 1957 г. на время Московского фестиваля молодёжи и студентов. Окончил МГПИ, преподавал математику в вузах Москвы. В 1968 г. был уволен с завода-втуза при ЗИЛе без права преподавания за поддержку демонстрации 25 августа 1968 г. на Красной площади против оккупации Чехословакии. С 1972 г. живет в Израиле. Преподаёт математику в Иерусалимском университете. Активно поддерживал правозащитников в Советском Союзе (прим. А. Зарецкогo).

2) Фотографии из архива Владимира Гершовича

3) Владимир Иванович Тельников (1937-1998), переводчик, педагог. Один из основателей молодёжного подпольного кружка "Союз революционного ленинизма" (Москва-Ленинград, 1955-1957). Политзаключённый (1957-63). Участник петиционных кампаний (1968). Распространитель самиздата: помогал в издании "Хроники текущих событий", передавал правозащитную информацию западным журналистам. Арестован, освобождён в связи с прекращением дела (1970). Эмигрировал (1971). Работал на радиостанции Би-Би-Си. Источник: Власть и диссиденты: из документов КГБ и ЦК КПСС. Публикация и комментарии А. Макарова, Н. Костенко, Г. Кузовкина. – М.: Моск. Хельсинкская Группа, 2006. – 282с. http://www.mhg.ru/files/knigi/vendd.pdf (прим. А. Зарецкого).

4) Корнелия Ирина Герстенмайер (1943, Берлин) – автор книг о правозащитном движении в СССР, председатель Германского общества прав человека (1973-1978), издатель и главный редактор немецкой версии журнала "Континент" (1978-1992). С 1995 г. – гражданка России. Отец – Эйген Герстенмайер (1906-1986) – соучастник покушения на Гитлера (1944), председатель Бундестага ФРГ (1954-1969) (прим. В. Гершовича).

5) Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа (ВСХСОН) – подпольная антикоммунистическая организация, созданная в Ленинграде в 1964 г. (из Википедии – прим. А. Зарецкого).

6) Владимир Фромер родился в 1940 г. в Куйбышеве (ныне Самара). Репатриировался через Польшу в 1965 году. Окончил исторический факультет Еврейского университета в Иерусалиме. В 1972–73 годах - соредактор первого израильского литературного журнала на русском языке "АМИ". Его исторические очерки, эссе, рассказы регулярно публикуются в общественно-политической и литературной периодике Израиля, России и других стран. Живет в Иерусалиме. Редактор и политический обозреватель русскоязычной радиостанции "РЭКА" (прим. Аркана Карива).

7) Шломо Пинес (1908, Париж – 1990, Иерусалим). Выдающийся израильский философ, историк раннего христианства, еврейской и арабской философии, член Израильской академии, профессор Иерусалимского университета (с 1950) (прим. В. Гершовича).

8) Марголин Юлий Борисович (Иехуда) (1900—1971) — русско-еврейский писатель, публицист, историк и философ. В 1925 г. окончил философский факультет Берлинского университета. С 1926 г. жил в Лодзи, занимался журналистской и сионистской деятельностью. В 1936 г. поселился в Тель-Авиве. Летом 1939 г. приехал по личным делам в Польшу. В сентябре этого же года, спасаясь от нацистов, бежал из Лодзи в Пинск, занятый советскими войсками. В 1940 г. был арестован и приговорен к пяти годам лагерей как "социально опасный элемент". В конце 1946 г. вернулся в Тель-Авив. В 1952 г. в Нью-Йорке вышла его книга "Путешествие в страну Зэ-ка". С тех пор Марголин посвятил свою писательскую и общественную деятельность борьбе с коммунистической "империей лжи и насилия". В Израиле Марголина печатали (большей частью на русском языке, в обществе "Маоз") в израильском самиздате, который подготавливала в основном Голда Елин. В 1968 г. Марголин передал ей статью "О правде сионизма". После смерти Марголина в "Маозе" были опубликованы "Повесть тысячелетий" и сборник статей "Несобранное", трижды переиздавалась книга "Путешествие в страну Зэ-ка", по репринту 1952 г. К сожалению, полный текст "Страны Зэ-ка" до сих пор не издан (прим. В. Гершовича).

9) Роза Николаевна Эттингер (1894, С.-Петербург - 1979, Иерусалим), доктор психологии (1916), общественный деятель, филантроп. Ю.Б. Марголин был её другом (прим. В. Гершовича).

10) Иродион (Herodion) – древняя крепость в 6 км на юго-восток от Вифлеема (Бейт Лехем) (прим. В. Гершовича).

Мемориальная Страница