Начну с тех, у кого Толя бывал дома, и кто бывал дома у него. Скажи мне, кто твой друг, и...

Волик Лопатин

"Волик" (Володя) Лопатин ("А" класс, золотая медаль) – доктор филологических наук, профессор, ответственный редактор Русского орфографического словаря (160 000 слов). С конца 90-х годов председатель Орфографической комиссии при Отделении историко-филологических наук РАН; один из авторов самой большой (двухтомной) академической "Грамматики русского языка" (1980), за эту работу стал лауреатом Государственной премии СССР (1982). Сейчас – главный научный сотрудник Института русского языка им. В.В.Виноградова РАН1. Он передвигается на костылях, поэтому работает дома. При необходимости его возят в Институт на машине. Волик говорит, тому, что он выбрал в качестве своей жизненной профессии филологию (русистику), немало способствовали школьные учителя - Екатерина Михайловна Смиренская (5 - 7 классы) и Виктор Яковлевич Шерапов (8 -10 классы). Т.е. не физикой единой была сильна наша школа.

Волик вспоминает, что с Толей Якобсоном был хорошо знаком еще в дошкольном ("детсадовском") возрасте. Они с ним играли в так называемом "садике" на ул. Станкевича, где Лопатины жили, рядом с Хлыновским. А в школьные годы Толя часто посещал его, когда Волик с Васей Серебряковым совместно (регулярно) делали уроки и готовились к экзаменам.

"Волик" – по происхождению из потомственных дворян. Николая, историка, сына "Волика", я регулярно встречаю на собраниях Союза потомков российского дворянства.

Васька Серебряков

Васька (Василий) Серебряков в нашем "А" классе - самый яркий талант в области физики и математики. Кажется, он был внуком известного русского физика Столетова. Это помогло ему при поступлении на физфак МГУ, поскольку Вася, по своему обыкновению (не получил из-за этого медаль), очень грязно написал приемную работу, и его маме пришлось пробиться в приёмную комиссию и, ссылаясь на деда, убедить комиссию все-таки разобраться в работе. Разобрались – приняли. Толя, кстати, тоже отличался жуткой грязью в письме.

Вася был учеником ныне академика Ширкова (ученик академика Боголюбова) и уехал с ним в Академгородок Новосибирска, стал доктором физ.-мат наук, всемирно известным ученым, наследовал Ширкову, когда тот уехал в Москву – стал зав. отделом теоретической физики Института математики СО АН СССР2.

Вася был отличный лыжник, футболист, турист. Толя с возмущением рассказывал мне, что когда они с Васькой были в походе где-то в Узбекистане и имели один рюкзак на двоих, то Толя не мог угнаться за Васькой, когда тот нес рюкзак. Если же Толя нес рюкзак, то Васька терпеливо шел сзади. Вася имел разносторонние интересы. Я заходил к нему, когда бывал в командировках в Академгородке. Много лет тому назад Вася однажды очень содержательно и подробно проанализировал мне "Лолиту" Набокова.

Академическую карьеру Васи остановили два его качества: независимость характера и свобода суждений. Так, на заседании неформального клуба "Под интегралом", где Вася был "Толкователем Устава", обсуждалось, является ли философия наукой. При поддержке Васи было решено, нет, не является, поскольку не использует математику. Возмущенные профессора-философы встали и покинули заседание. Через несколько лет клуб закрыли.

Препятствием карьере было и буйство при выпивке. Вася сам рассказывал мне не без гордости, что на банкете по случаю двух докторских защит он хорошо выпил, и тогда ему показалось, что из двух диссертантов пренебрегают его другом Сашей Скринским (будущим академиком). Размахивая стулом над головой, Вася пошел на мнимых обидчиков. Еле скрутили. Всё это происходило в нескольких метрах от председателя банкета – академика Будкера, с тоской следившего за Васькой, к которому, трезвому, очень хорошо относился.

Богатырское здоровье Васи не выдержало, он потерял интерес к науке и умер в 2007 г. Последний раз я видел его в 1989 г. – тогда еще очень интересно поговорили, как раз по науке.

Валерик Храпченко

Валерий Храпченко тоже прекрасно учился ("А" класс, серебряная медаль), но без эксцессов, ни тогда, ни потом. Его отец, академик М.Б.Храпченко (1904-1986), крестьянский сын, комсомолец с 1918 г., окончил Смоленский госуниверситет в 1924 г. по "словесно-историческим наукам". Член ВКП(б) с 1928, делал карьеру в Коммунистическом университете им. Свердлова, Коммунистической академии, Институте красной профессуры, где заведовал кафедрой русской литературы. Его заметили и в 1939 г. он был назначен председателем Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР. В этой должности он пробыл всю войну до 1948 г., многократно общаясь со Сталиным. Валерик издал в 2007 г. в издательстве "Наука" 790-страничный том с письмами всех ведущих деятелей русского искусства той эпохи к М.Б.Храпченко. Вырисовывается вполне положительный облик адресата. М.Б.Храпченко, как мог, облегчал их жизнь в очень тяжелые годы войны.

Мы были в пятом классе, когда в январе 1948 г. М.Б.Храпченко был с треском снят как не обеспечивший правильного руководства и направлен в Институт мировой литературы имени А.М.Горького АН CCCP (ИМЛИ) старшим научным сотрудником (1948-1963). Но не потерялся и начал новую карьеру: защитил кандидатскую, докторскую диссертации, стал член-корр. АН СССР в 1958 г. Мы в это время заканчивали институты. Наши школьные и студенческие годы, когда мы часто общались друг с другом, пришлись на трудный, драматичный период жизни семьи Валерика.

В дальнейшем М.Б.Храпченко – академик (1966), Герой Социалистического Труда (1984), академик-секретарь Отделения литературы и языка АН СССР (1963-1986). Т. е. всё из области призвания Якобсона. Осторожно, понижая голос, Толя отзывался мне об отце Валерика, как о черной фигуре в русской культуре. Думаю, не очень справедливо. Личность была неординарная и, конечно, очень неоднозначная (см. Интернет). На сайте ИМЛИ не упомянут.

Толя никогда не говорил мне о матери Валерика, Тамаре Эрастовне (1907—1992), в девичестве Цытович, хотя, конечно, общался с ней. Она – музыковед, профессор, руководитель кафедры зарубежной музыки Московской государственной консерватории имени Чайковского. Недавно Валерик рассказал мне, что его мать была внучкой генерал-лейтенанта Русской армии Цытовича П.С. (см. Википедию). А её отец окончил физико-математический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета, преподавал в гимназии, Технологическом институте. Директор Царскосельского реального училища. Действительный статский советник. С 1910 г. преподавал физику великим княжнам Татьяне, Марии и Анастасии, а с 1913 г. – арифметику наследнику цесаревичу Алексею. После революции семья уехала в провинцию и избежала репрессий.

В 1959-1966 Валерик работал в Институте электронных управляющих машин РАН, с 1966 г. – в Институте прикладной математики им. М.В.Келдыша РАН3. Докторскую защитить мог, но не собрался. Мы с Валериком учились на одном факультете МЭИ, общаемся по сей день.

Мишка Тихомиров

Еще одна семья, где Толя бывал, – это Тихомировы. Елена Анатольевна была, кажется, театральным работником, а Павел Петрович – агроном, теоретик (редактировал издание трудов Тимирязева) и практик. Получил 5 лет лагерей в 1940 г., а потом оставлен в ссылке в Воркуте, где, в частности, назначался председателем колхоза и вывел его в передовые. Получил разрешение вернуться в Москву в 1950 г. С ним вернулась жена и сын Миша 1936 г.р., который поступил в нашу школу в 8"В" класс. Поселились они в коммунальной квартире на Малой Бронной. Елена Анатольевна была знакома с Татьяной Сергеевной, так в доме появился Толя. Миша писал стихи, что только укрепляло дружбу. Образованные люди, Тихомировы привлекали к себе новых друзей сына. Помимо Толи, в доме стали появляться Володя Ротштейн из "Б" класса, а из "А" класса Юра Астахов, Илюша Слепаков и Юра Брегадзе, со слов которого я описал историю Тихомировых.

Мишка Тихомиров, обаятельный шалопай, стал всеобщим любимцем. Однажды написал стихи в подражание Северянину. На переменке подлетает к "Фетинье" и вкрадчиво щебечет: "Фетинья Алексеевна, я тут был в гостях, где много старых книг. Одна потрепанная книжка стихов была без переплета, автор непонятен, но я переписал одно стихотворение, которое мне очень понравилось. Вот оно. Как Вы думаете, кто бы это мог написать?" И протягивает свой текст. "Фетинья" внимательно читает, смотрит в чистые, абсолютно невинные, голубые глаза Мишки и, не заподозрив подвоха, отвечает, что, возможно, Игорь Северянин. Очень довольный, Мишка бежит к Якобсону и нежно повторяет свою тираду. Якобсон бросает беглый взгляд на стихи и кричит: "Ты, дурак, написал!" У Толи было уникальное чутье русской поэзии.

Якобсон не стеснялся в выражениях, общаясь с одноклассниками, и не сдерживал себя. У Жени Дудникова как-то вскочил какой-то желвак не лбу. Не украшение, никто не комментировал. Якобсон сразу же изрек: "Ну, Дудник, изо лба мозги лезут!" Кстати, аналогичное отношение к себе Толя не терпел. Мы это знали и избегали грубостей с Толей, по-доброму прощая его слабости.

Повзрослев, Мишка Тихомиров стал любимцем женщин и ловеласом. Представляя мне третью жену, говорил: "Третья, дай бог, не последняя". Женился в четвертый раз. Увы, умер в 1976 г. Компания продолжала собираться уже без Толи и Миши. В память об ушедших днях, оставшиеся в живых выпустили в 1998 году фотоколлаж (рис. 11), который дал мне Брегадзе.

Эрик Норман

Наконец, автор этих строк: http://www.ihed.ras.ru/norman. Родители с детства звали меня Эриком по так и не понятым мною причинам. На имя Генри я даже не откликался вплоть до докторской защиты. Возникавшая комбинация Эрик Эдгарович была для меня неприемлемой.

Я начал сближаться с Толей в седьмом классе (хотя фото 1 и 1а говорят, что раньше). Стали всё ярче проявляться истинные таланты Толи, а я, наконец, разобрался в ненормативной лексике (Якобсон был жуткий матерщинник). Тогда я не анализировал причины возникновения нашей дружбы. Сейчас думаю, что меня привлекли в Толе знания поэзии и литературы, которых у меня не было в таком объёме, искренность, талантливость, и неординарные высказывания по самым разным вопросам. Мне было с Толей интересно разговаривать. А что же привлекло Толю ко мне? Я не считался в классе особо талантливым, а мои стабильные пятерки относились за счет систематической учебы и повседневного трудолюбия. С последним полностью согласен. Толя говорил мне, что я преуспевал бы в любой области деятельности. Т.е. мы были антиподами.

Роднить же Толю со мной и моими родителями могли жизнь в коммунальной квартире и стесненные материальные условия. Толин социальный статус обрушился после смерти отца и ареста дяди, а мой – в 1947 г., когда отца выгнали с работы за иностранную фамилию, как и его друга Н.Струве. Биографию отца и как мы попали в коммунальную квартиру, я описал в разделе "родители" персональной страницы сайта http://ihed.ras.ru/norman/personal/norman/parents.php

На Спиридоновке у нас было 2 комнаты, (16 и 11 кв. м) на троих. В двух других комнатах квартиры жили еще две семьи. Но главное, что, несмотря на тесноту, папа с молодости собрал много книг, в том числе антикварных. Родители сохранили и некоторую дореволюционную мебель. Т.е. среда обитания у Толи и меня была близкой. Недавно я смог отреставрировать вначале мебель, потом и книги.

В 1970-е годы английский язык с аспирантами нашего института вела Нина Ивановна Шахова (увы, она давно умерла). После многих лет знакомства я как-то услышал, что Нина Ивановна живет на Перекопской улице. На всякий случай, я спросил у неё о Якобсоне, который туда переехал в 1960-е. Оказалось, жили в одном подъезде, были хорошо знакомы. Нина Ивановна не могла поверить, что благонамеренный Норман мог быть другом Якобсона.

Отмечу, что Лопатин, Серебряков, Храпченко и я имели дореволюционные русские культурные корни, даже дворянские. Тихомировы тоже были русскими. Видно, что Толя, несмотря на свое чисто еврейское происхождение, своим себя чувствовал именно в русской культурной среде. Понятно, что нужна была еще и психологическая совместимость.

Очень общительный, Якобсон органично вписывался в классный быт, явных врагов не имел, был ярким участником классной жизни, не испытывал никаких комплексов по поводу своих трудностей.

Перехожу к классу "Б". Это был интересный, достаточно дружный класс. Опишу тех, вместе с кем Якобсон рос: наш 9"Б" класс представлен на фотографии (фото.12), датированной на обороте моего экземпляра 10 мая 1952 г.

Женя Дудников

Это имя уже несколько раз возникало на предыдущих страницах. Окончил школу с серебрянной медалью, доктор технических наук, тридцать лет проработал заведующим отделом Международного института проблем управления, сейчас ведущий научный сотрудник Института проблем управления РАН. Сын Евгения Георгиевича Дудникова, доктора наук, зам. директора по науке крупного НИИ, профессора МЭИ, специалиста в области автоматики. Женя пошел по его стопам. Но жил с мамой, физиком, кандидатом наук. Валентина Глебовна Осколкова была из обширной старомосковской семьи, принадлежавшей еще до революции к образованной среде.

Журнал "БЕГЕМОТ"

Женя – прекрасный карикатурист. В 8-м классе начал выпускать юмористический классный журнал "Бегемот" (судя по заготовке обложки на рис. 13, задумал его еще в 7-ом классе). "Фетинья" заметила первый номер, когда он гулял по классу, и конфисковала его. Фетинья Алексеевна отлично помнит этот эпизод. Говорит, боялась, чтобы не вышло боком авторам "Бегемота". "Самиздат" в 1950 году был опасен. Наверное, она правильно тогда поступила. Мне, например, родители фактически запретили вести дневник. Лет через десять с лишним "Фетинья" отдала номер Ротштейну, у кого он и хранится. Прилагаю полную скан-копию, сделанную Ротштейном по моей просьбе, – наш классный быт с юмором. Наряду с теми из 9 "Б", кто есть на фото 12, упомянуты: Гецелевич ("Бацилла" – очень длинный был), Шулькин ("Яйцо" – за форму черепа), Юра Радушкевич (к нему пристало "Зяма" еще в младшем классе, когда написал о себе Юрий Зямович, поскольку мать звала мужа Зямой), Зарихин, Будинский ("Будильник"), Миша Либензон.

Гецелевич, Шулькин, Радушкевич, Будинский, Зарихин не пошли в 9-й класс. Все есть в списке на рис.2 и на фото 14 8"Б" класса, которое прислал Стас Жизняков. Видим, что именно Стас сидел с Якобсоном. В этом случае пересадки на другие парты для фотографирования коснулись тех, кто сидел слева спереди, например, Титенкова и Семенова.

Из тех, кто есть в списке на рис.2, но не пошел с нами уже в 8 класс, отмечу Леву Левиева и Леню Кряквина. Прекрасно учились, но сказались материальные затруднения в семьях. Лев выделялся своим ростом, поскольку был старше нас на пару лет. Эти два года он провел в оккупации, где пошел в партизанский отряд. Несмотря на возраст, заслужил медаль "Партизану Великой Отечественной Войны". Был скромен, никогда ею не хвастался.

В "Бегемоте" #1 Женя планировал и шарж на Якобсона (рис.15), который излучает энергию и темперамент. Увидев себя, Якобсон сильно обиделся. Дудников не хотел лишних конфликтов и не включил шарж в номер. По той же причине Якобсон ни разу не упоминается в статьях. Видим, что в подготовке "самиздата" Якобсон участия не принял. Борца за свободу печати в Якобсоне было трудно предвидеть. Думаю, он им и не стал: Толей двигали другие мотивы.

Весной 1951 г. Женя готовил и второй номер "Бегемота", но "Фетинья" уговорила не выпускать его. Варианты обложки представлены на рис.16 и 17. Для второго номера нарисованы шаржи "Под ручку с двойкой" (рис.7), "Всякая всячина" (рис. 18), объединившая наши метания между двумя женскими школами и наших двух выдающихся личностей, и некоторые другие шаржи, которые будут приводиться ниже.

Миша Либензон и Толя Лабазов

Фрагмент "Сон, Зон и их общий хомут" выделяю на рис. 18а. Миша Либензон был очень "крут", но силу в классе не демонстрировал, лишь однажды избил при мне Ремизова, тоже крепкого парня. Но тот не сопротивлялся и только жалобно просил пощады. У Якобсона с Мишей были уважительные отношения, роднила их "крутизна" и общее равнодушие к своим двойкам, отмеченное в шарже. У Толи в руках неотъемлемая веревочка, а на груди у Миши медаль за какие-то спортивные заслуги. Миша Либензон исчез неожиданно: по слухам был арестован за соучастие в убийстве и получил большой срок.

Другом Толи считал себя и Анатолий Лабазов, младший брат того самого умельца с запалом. Лабазов был, несомненно, смышленый парень, однако бездельник и хулиган. Лабазов относил меня к благовоспитанному крылу друзей Якобсона, а себя – к хулиганскому. Лабазов попытался превратить в пьянку встречу наших классов 10 мая 2003 г. по случаю 50-летия выпуска. Надрался и попортил встречу. Но я, действительно, встречал Якобсона с Лабазовым.

Так что у Якобсона и круг друзей был многосторонний.

Владимир Ротштейн – "Бегемот"

Моим близким другом был и остается и Володя Ротштейн. Володя хорошо учился, но медаль не получил, допустив нелепую ошибку или описку в выпускном сочинении.

Его отец, Григорий Абрамович – известный московский психиатр, профессор, доктор наук. Мы чувствовали, что Володя унаследует его профессию. На своем шарже (рис.19) Женя схватил и портретное сходство, и походку Володи. Упоминание Сталинской премии говорит о том, что порядки в стране представлялись нам незыблемыми.

Сейчас Володя, действительно, доктор медицинских наук. Он заведует отделом эпидемиологии Центра психического здоровья РАМН, президент ассоциации "Public Initiatives on Psychiatry"4. Тогда Володя жил с матерью, Любовью Михайловной Пудаловой, очень культурной приятной женщиной, много лет проработавшей в Еврейском театре Михоэлса. Я любил бывать у них дома, тоже в коммунальной квартире. Евреи Пудаловы, как ни странно, были из крестьян. По этому поводу Володя любил подчеркивать: "Мой дед землю пахал!"

Володя в другой школе учился первые четыре класса, 5-й проучился в "А", а с 6-го был переведен в "Б". Володю приняли в 135 школу по рекомендации Сергея Владимировича Образцова, с которым была знакома Любовь Михайловна. При такой рекомендации его направили в "А". Когда же поняли, что связь с Образцовым не слишком сильная, то перевели в "Б". Это единственная версия Ротштейна. Так это было или не так, но Володя приобрёл друзей и в "А", и в "Б".

Ротштейн рано физически сформировался, был склонен к полноте и на нашем мелком фоне был велик и могуч. Сразу получил кличку "Бегемот". Володя больше почти не рос, к десятому классу стал меньше многих, но кличка сохранилась на всю жизнь. Володя на нее никогда не обижался, добродушно относился к шаржам Жени. Еще один пример – "Бегемот не тянет" (рис.20). Свой журнал Женя назвал именно в его честь, тогда гремел журнал "Крокодил".

Володя, как и Якобсон, всегда бывал у меня на днях рождения (ниже будут слайды). Они любили сесть рядом и много выпить, не пьянее заметно. Володя успокаивал меня, евреи алкоголиками не становятся, так как, согласно дореволюционным данным, даже среди одесских биндюжников не было алкоголиков, среди них были только пьяницы. При всем, при том Якобсон не бывал на днях рождения у Ротштейна, который широко и интересно отмечал их каждый год, кроме трех лет работы по распределению в Кемерово. Не встречал Ротштейна и дома у Толи.

Володя знакомил меня и с другими результатами дореволюционной психиатрической статистики из библиотеки отца. Очень интересно, после революции ничего не публиковалось. Рассказывал мне и о принципах психиатрии.

Володя говорил мне, что не считал Якобсона психически больным, но его психический статус требовал тщательного непрерывного контроля, которого не было в Израиле. Ротштейн полагает, что в Москве не допустил бы самоубийства Толи.

Сергей Беляев и Игорь Богоявленский

Сергей Беляев (1935-1980) был нашим ярким лидером, наряду с Якобсоном, по гуманитарным предметам. Между ними, я бы сказал, существовала даже некоторая ревность, а уж дружбы точно не было. Обширнейшие знания Сережи простирались от древней истории до Александра Вертинского, с творчеством которого он нас знакомил во внеучебное время. Не помню, откуда он доставал его песни. Моя мама называла Сережу наш "Пате-журнал".

Отец Сережи, Михаил Михайлович, скромный, обаятельный человек, инженер, поступил в институт с четырнадцатой попытки. Причину я понял только в 1995 г., когда узнал от сына Сережи, что Михаил Михайлович – сын начальника Генерального штаба русской армии в первую мировую войну, последнего военного министра Российской империи генерала М.Беляева (см. Википедию, арестован Временным правительством, большевиками вначале выпущен, а потом расстрелян в 1918 г.). А тогда, в классе восьмом Сережа поинтересовался, кем был мой дед до революции. Я ответил, мировым судьёй в Черниговской губернии (дед по матери). Сережа ответил, хорошо, и добавил, что его дед по отцу – полковник. "Хорошо" означало одобрение, что оба были дворянами. Не знаю, был ли Сережа посвящен в свое происхождение и "полковник" было только легендой. М.Беляев был полным генералом, т.е. следующим званием было бы генерал-фельдмаршал.

Родственников у Михаила Михайловича, похоже, не было. Зато Елизавета Николаевна Богоявленская, мама Сережи происходила из старой большой московской семьи. Обширная квартира ее отца находилась на третьем этаже старинного здания на Тверской 5/6, в котором ближе к центру размещался театр им. Ермоловой. Но в наше время в квартире жили уже многочисленные дети и внуки, их семьи. Квартира превратилась в многонаселенную, коммунальную. Сережа с родителями жили в одной или двух комнатах. Рядом жил брат Елизаветы Николаевны Владимир Николаевич с сыном Игорем, который тоже учился в нашем классе, но не был столь ярок, как Сергей. Кто-то был замужем за академиком Шулейкиным. Квартира была очень интересной и по людям, и по старинной мебели, и по посуде, и пр. Я и Женя Дудников часто здесь бывали. Якобсон, думаю, никогда.

Мои и Сережины родители также сблизились, бывали в гостях друг у друга. После 7-го и 8-го классов, мы провели вместе два лета 1950 и 1951 гг. дикарями в Каменке на Днестре: Сережа с родителями, я с мамой (папа был в экспедициях), моя кузина Ирина с мамой, Женя Дудников с мамой – очень весело и интересно было нам.

Сережа окончил школу с золотой медалью и поступил в МГИМО. Тут же безвременно скончался Михаил Михайлович, который, видимо, нас объединял. У Сергея появились новые друзья и интересы, в частности, выпивки, о чем с явной горечью говорил мне и его брат Игорь. Мы стали встречаться все реже, дружба распалась. Иногда все же Сергей звонил, когда появлялся в Москве. Мой приятель Артем стажировался в Канаде, когда там работал Беляев. Артем учился на физфаке МГУ вместе с моими одноклассниками (Васька, Дзе и др.) и сдружился с ними. Я сказал Артему, чтобы зашел в посольство и нашел Беляева. Нашел. И вернулся крайне разочарованным: не наш человек. И из школьного сообщества Беляев выпал сразу. Якобсон не выпадал никогда.

Мы учились в мужской школе. Мат висел на переменках в классе. Впрочем, матерились далеко не все. Женя Дудников, например, вообще, никогда не матерился вплоть до работы бригадиром на целинных землях в Кулундинской степи летом после 3 курса института. Не помню Мурахина с такой лексикой. Но самыми изощренными матерщинниками, вне конкуренции, были Сергей Беляев и Якобсон, наши уникальные знатоки литературы, истории и искусств. Увы! Шарж на рис. 21 это отражает, как и подчеркнуто отстраненную манеру поведения Сергея. На обороте шаржа есть дата 22 мая 1951 г., мы кончали 8-й класс.

Некоторые шаржи Дудникова могли быть весьма злыми, как, например, на Игоря Богоявленского (рис.22), который имел прозвище "осёл".

Саша Титенков

В школьные годы моим другом был и Саша Титенков. И жил он совсем рядом. Вначале в коммунальной квартире на Патриарших прудах, потом переехал в отдельную на Трёхпрудном. Его отец Филипп Георгиевич был ответственным работником оборонного министерства, а мать, Вероника Александровна Судец, красивая и амбициозная дама, активный член родительского комитета, как и моя мама. Маршал авиации Судец – дядя Саши. Они были из кировоградских комсомольцев. На встрече 2 февраля 2013 г. Саша сказал мне, что по отцу имел и дворянские корни (барон). Саша хорошо учился, получил серебряную медаль, поступил на физфак МГУ. Уже в студенческие годы мы разошлись. Саша работал в НИИЯФ МГУ, остановился на степени кандидата физ.-мат. наук.

Феликс Айзин и Женя Розенфельд

Чтобы сделать группу компактнее, фотограф пересадил некоторых с их обычных мест. Друзья Феликс Айзин и Женя Розенфельд сидели за последней партой у окна, не попадавшей в кадр. Их разлучили по свободным местам. Феликс поступил в 1953 в МФТИ на радиофакультет, стал не последний человек в Билайне, к.т.н., с 2009 на пенсии. Школьниками они боксировали дома у Толи, как я уже писал. Продолжали встречаться в конце 1950-х и начале 60-х годов. Розенфельд окончил МАИ, потом мехмат МГУ, работал на кафедре математики МЭИ до 2003 г., к.ф.-м.н.

Леня Ипполитов и Стасик Жизняков,
соседи Якобсона по парте в разные годы

Перед Айзиным и Розенфельдом на предпоследней парте сидели Толя Якобсон и Леня Ипполитов (после школы стал "Иппом"). Для фотоснимка обоих переместили на передние парты. Место на предпоследней парте у окна позволяло Толе "красиво" проходить через весь класс, когда его выгоняли с урока. Леня Ипп5 "хорошо помнит Толю нервным и "неадекватным" по школьным понятиям ученика: Толя часто вскакивал из-за парты, проводил в воздухе серию боксерских ударов и спокойно усаживался на место. Толя постоянно крутил в руках любимую "веревочку" - кусок сыромятного кожаного шнурка от лыжных ботинок, затертый до неузнаваемого вида. Сидеть с Толей на одной парте было весело и интересно но иногда "небезопасно", так как аргументом в споре мог быть увесистый толчок с парты. В отличие от нас учителя нервно реагировали на такое поведение ученика, но Толю все любили и поэтому прощали, хотя в наказание ему меняли места и соседей. Последние школьные годы Якобсон и Ипполитов сидели вместе, а после того, как Леня втихаря дал Толе прочитать неопубликованные письма М.Алигер и И.Эренбурга, они подружились.

В Толе было редкое сочетание увлечений: бокс и поэзия. Кроме того Якобсон был заядлым шахматистом. Отец Лени (известный журналист) после длительной беседы с Толей сказал: "У него явный талант и задатки крупного, настоящего поэта, но излишняя искренность делает его душевно незащищенным и обреченным на трудную жизнь!" К сожалению, это оказалось пророческим. По окончанию школы, невзирая на явный литературный талант и любовь к истории, Толю антисемиты не допустили к вступительным экзаменам в пединститут. Только с большим трудом тогдашний директор нашей школы В.Я. Шерапов добился зачисления Якобсона в Историко-архивный институт. Толя вспоминал его с глубоким уважением и благодарностью.

Как и все мы, Леня с любовью вспоминает нашу школу и многих наших учителей, хотя и гордится тем, что в 9-ом классе был "рекордсменом" по пропускам занятий (хотя большей частью по болезни), но в 10-ом его (рекорд) на 1 день был побит одноклассником – Галачьяном.

Друзьями Иппа в школе и после были Стасик Жизняков и его очень дружная гостеприимная семья: отец – Жизняков Николая Васильевич - кадровый военный, участник ВОВ, полковник, бывший Военком г.Москвы, мать, всегда угощавшая нас чудесными пирожками и его сестрёнка – школьница. Леня и Стасик увлекались техникой и мечтали поступить в Московский авиационно-технологический институт, но Иппа, как и Толю в пединститут, даже не допустили к вступительным экзаменам. Стасик успешно поступил и закончил этот институт. Станислав Жизняков успешно совмешал производство с занятием научной работой и педагогической деятельностью. Стасик – доктор технических наук, профессор Белорусского национального университета, автор более 220 научных и учебно-методических работ, в т.ч. 5 монографий, 10 авторских свидетельств6".

Стас хорошо учился в школе. А еще он стал отцом на первом курсе института. Его сын уже почти пенсионер.

"Другой Лёнин товарищ - Герман Скобёлкин соблазнил его поступать в Московский финансовый институт на факультет "Механизация учета и вычислительных работ", решающим аргументом для Иппа стало известие о том, что в изучавшейся там счетной машине – табуляторе было аж 8 километров проводов! В 1956 году факультет был переведен в Московский зкономико-статистический институт, который Ипп закончил в 1958 году. В 1960 году по просьбе академика В.С.Немчинова он из ЦКБ Минсвязи был переведен в Лабораторию экономико-математических методов АН СССР. Ему очень повезло - его учителями стали академики АН СССР В.С.Немчинов, А.И.Берг, В.М.Глушков, профессора Н.П.Бусленко, А.И.Китов, А.Я.Боярский, Н.Е.Кобринский и другие выдающиеся ученые, с которыми ему довелось участвовать в решении ряда научных проблем из области экономики, внедрения вычислительной техники и систем автоматизированного управления. В 1962 году Ипп вошел в Совет молодых ученых при ЦК ВЛКСМ. В 1963 г. он был назначен членов Научного Совета по внедрению вычислительной технике Государственного Комитета по науке и технике СССР, в работе которого принимал участие до 1966г.

За 52 года научной деятельности Ипп принимал участие в реализации ряда государственных программ и проектов по внедрении вычислительной техники и систем экономической информации. Ипп – кандидат экономических наук, доцент, в последние 40 лет он совмещает научную работу и преподавательскую деятельность в области информационных технологий, инвестиционного проектирования и бизнес-планирования. Награжден Золотой медалью ВДНХ СССР. С 2001 по 2004г. состоял членом Комиссии Экспертно-консультативного Совета по проблемам национальной безопасности Госдумы РФ IY созыва. В 2003 году ему присвоено почетное звание "Заслуженный экономист Российской Федерации".

Герман Скобёлкин

Герман Скобёлкин, идущий по стопам своего отца - одного из руководителей Госбанка СССР, стал известным финансистом, около 5 лет руководил Русско-Английским банком (Лондон), а затем до своей безвременной смерти работал в Госбанке СССР и Министерстве финансов СССР, занимался преподаванием в профильных ВУЗах страны. Кандидат экономических наук. Леня и Герман не прерывали школьную дружбу до конца его жизни". На этом оканчиваются искренние интересные воспоминания, присланные мне Леней Ипполитовым.

Леня вспоминает своего друга Германа Скобелкина. Герман отнюдь не блистал в классе. По-видимому, не без протекции отца Герман стал влиятельным финансистом. Толя Якобсон называл мне в школе Германа черным человеком, но так и не объяснил, почему.

Комментарий

Описывая прием в вузы в 1953 г., Леня подчеркивает антисемитизм. С одной стороны, такие факты, действительно, имели место. Добавлю еще несколько случаев.

Я, например, несмотря на все свои пятерки, не мог и думать о поступлении на физфак МГУ или Физтех. Поступил в МЭИ, на факультет электровакуумной техники и специального приборостроения только потому, что зам. деканом там была мама моего ближайшего друга Валентина Глебовна. Ее задачей было объяснить в приемной комиссии, что я не являюсь замаскированным жидом, каковым меня считали бытовые антисемиты в течение всей моей жизни. Не без труда, но втолковала это им. Я поступил, причем вопросы на собеседовании мне все же задавались весьма сложные, не входившие в программу по математике. Я ответил лишь потому, что из любознательности разобрался в них, потратив не один час, в учебном году. Помяну добрым словом Петра Смарагдова. При этом к собеседованию я подошел весьма уставшим после экзаменов на аттестат зрелости, где я полностью выложился.

Мой однокурсник и приятель еврей Витя Браиловский7 рассказывал мне, что на собеседовании ему задавали вопросы из Перельмана, а он отвечал ответами из Перельмана. Эрудиция спрашивающего этим исчерпалась, а совесть у него сохранилась, и Витю приняли. Витя отлично учился, стал заметным ученым, эмигрировал в Израиль, избирался даже в Кнессет, был влиятельным депутатом. Кто-то скажет: вот и зря приняли в МЭИ. Кто-то возразит: нельзя было потом так разбрасываться талантами.

Мы встречались и после окончания МЭИ, доверительно обсуждали, как и в студенческие годы, самые разные вопросы, от политических до научных.

Витя говорил мне, что когда он представил кандидатскую диссертацию, ему сказали в Совете, что ввиду спорности ее содержания, ему необходимо получить отзыв академика Колмогорова. Витя добился встречи с академиком. Рассказывал мне, что самым трудным было начало беседы, поскольку Колмогоров для всех понятий использовал собственную терминологию. Витя сконцентрировался и постепенно перешел на язык академика. Колмогоров понял суть, взял чистый лист, написал одну фразу, что-то вроде того, что работа представляется интересной и расписался. Этот лист открыл Вите зеленую улицу на быструю защиту диссертации.

Виделись мы с ним пока он жил в Москве, а однажды оказались случайно вместе даже на Рижском взморье. Рассказывал в более поздние годы, как читает приглашенные лекции в Лондоне по телефону из Москвы. Как мог, объяснял свое желание эмигрировать.

Как-то в 1990-ые годы я прочитал, что в Доме Ученых состоится встреча с В. Браиловским, руководителем Израильской научной делегации. Я, конечно, пришел. В зале оказались одни евреи. После выступления Вити они его облепили, выспрашивая, как наиболее удачно, с выгодой уехать в Израиль. Он отвечал уклончиво, солидно подчеркивая свой Правительственный статус.

Я подошел к нему, когда толпа просителей рассеялась. Сказал: "Витя, здравствуй". Он не узнал меня и стал повторять "Что-то очень знакомое, ну скажите, кто Вы?". Это "что-то" меня особенно умилило. Я даже подумал, что не буду представляться. В конце концов, всё же назвался. Витя с удивлением посмотрел на меня и воскликнул: "А ты то зачем пришел?!". Я ответил, что просто хотел повидаться. В пустых глазах Вити было полное непонимание. Он ни о чем меня не спросил. Я попрощался и ушел. Было даже больно, что Витя так вычеркнул память о своей молодости, и ему стало совсем не о чем со мной поговорить. Никак я этого не ожидал.

Володе Ротштейну приемная комиссия отказала в приеме документов, сославшись на гипертонию, обнаруженную медкомиссией. Пришлось его отцу мобилизовать своих влиятельных знакомых. Давление у Володи сразу "нормализовалось", документы взяли, Володя поступил.

Итак, повторяю, с одной стороны, факты антисемитизма при приеме в вузы в 1953 г., бесспорно, имели место. С другой стороны, Феликс Либерович Айзин поступил не куда-нибудь, а в МФТИ, причем учился в школе хорошо, но отнюдь не числился среди ярких лидерах. Леня Верес поступил на физфак МГУ, Игорь Меерович Болотин и Женя Розенфельд – в МАИ, все евреи (как и не евреи) нашего выпуска поступили в престижные московские вузы. Леня Ипполитов подчеркивает антисемитизм при приеме в вузы в 1953 г., но ни разу не упоминает это явление, описывая 60 лет своей последующей жизни.

Читателю, не жившему в те годы, советую не обращать внимания на односторонние обобщения и интересоваться только фактами во всей их совокупности. Будучи школьником, я именно так изучал историю ХХ века, сопоставляя рассказы старших, письменные источники разных лет.

Борис Семенов и Николай Галачьян

Борис Семенов учился хорошо, но без особого блеска. Держал себя очень отчужденно, болезненно реагировал на шутки над собой, чем шутников подогревал (описано в Бегемоте #1). Физически был слабоват, чтобы за себя постоять. Друзей не имел, кроме, быть может, Коли Галачьяна. Втайне, по-видимому, многих недолюбливал. Они с Галачьяном подвели меня в 10-м классе под персональное дело. Борис был редактором школьной газеты и опубликовал анонимку на меня (писал, как потом выяснилось, Галачьян, под диктовку Семенова). Когда сейчас говорят "1937 год", "правозащитники" имеют в виду только злую волю Сталина. На самом деле, помимо злой воли, было еще живое творчество масс, таких, как Семенов и Галачьян. Но близилась уже весна 1953 года, и все для меня обошлось без последствий. Только нервы потрепали.

При выдаче аттестатов Борис оказался Семеновкером и исчез из нашего сообщества. Года два тому назад, уплачивая членские взносы в Доме ученых, случайно увидел учетную карточку с его фамилией. В Интернете узнал, что Борис Арьевич Семеновкер – доктор педагогических наук, книговед, историк, библиограф и византист, председатель Секции книги Центрального дома ученых. Взял в Доме ученых телефон, но позвонил лишь в конце декабря 2012 г. Поговорили впервые за почти 60 лет. Борис не сразу понял, кто звонит. А узнав меня, бросился просить прощение за ту анонимку. Сказал, что все эти годы тот случай мучил его. Я, конечно, прощение сразу принял. Про себя подумал, что Борис мог это сделать и раньше, раз мучился. Разговор мирно продолжили.

Поговорили о том, о сём. Борис сам стал оправдываться, что мать записала его в школу Семеновым, так как время было страшное. Я возразил, что время было не только страшное. Не стали продолжать тему. С сожалением подумал, что ужасную сторону того, героического в целом, времени помогали писать такие вот семеновкеры и галачьяны. Думаю, Борис этого так и не осознал, хотя, конечно, хорошо, что попросил прощения.

Борис рассказал мне, что окончил ИнЯз по английскому языку. Самостоятельно выучил немецкий и французский (хорошо), итальянский, испанский и португальский (терпимо), армянский, классический арабский, а также древние языки: латынь, греческий (Византия), аккадский (Вавилон, Ассирия) и шумерский. Сейчас работает главным научным сотрудником научного отдела "Ленинской" библиотеки.

Николай Галачьян стал астрономом. Умер.

Миша Кабанов

Якобсон, Сергей Беляев и Борис Семенов – вот и вся фракция гуманитариев нашего класса. Но это не значит, что Якобсон и Беляев в одиночестве солировали на литературе и истории. В классе было достаточно знающих ребят, достойно участвовавших в обсуждениях.

Миша Кабанов, сын Министра внешней торговли СССР, пришел к нам в 9-й класс. Мы были в 10-м классе, когда в октябре 1952 г. его отец был избран кандидатом в члены Президиума (Политбюро) ЦК КПСС на XIX съезде партии. Высокий, видный парень, Миша прекрасно учился, золотую медаль получил по делу, но держался не без некоторого снобизма по отношению к тем школьникам и учителям, кого считал несколько ниже себя по поведению и интеллектуальному (не социальному!) уровню. Любил произвести впечатление на уроках. Миша говорил мне с некоторой усмешкой, что его мама очень хочет, чтобы мы подружились. Не получилось, хотя я даже один раз был у них на госдаче и был представлен его отцу.

Миша поступил на физфак, попал в компанию золотой молодежи, оказался "героем" нашумевшей тогда (резонансной, сказали бы сейчас) статьи в Комсомольской правде "Еще раз о плесени". После окончания физфака Миша работал на ВЦ МГУ, не стал даже кандидатом наук, нездорово растолстел, умер в 2001 г.

Сергей Мурахин

Четвертый золотой медалист Сергей Мурахин отлично учился во всех классах. Внук участника революции 1905 г., Сергей приводил к нам деда. Очень скромный парень, я только сейчас узнал, что он хорошо рисовал уже в школе. На рис. 23 его зарисовка Якобсона на уроке рисования. Вызывает удивление, что непоседа Якобсон согласился позировать, но интересная книга могла его увлечь. Сергей окончил МАИ, ведущий инженер ОКБ Объединённого института высоких температур РАН, т.е. того же института, где и я работаю. Имеет прекрасную репутацию, но не кандидат наук. Как-то не сложилось с учеными степенями у наших трех золотых медалистов.

Юра Суровой и Женя Чуклов

На фото 12 нашего класса кто-то занял справа место Юры Сурового, не пришедшего в тот день в школу. Юра ярко учился. Получал похвальные грамоты за многие классы, но по недоразумению остался без золотой и даже серебряной медали. На вступительных экзаменах в МИСИС набрал 25 из 25 баллов. Его отец был некоторое время председателем исполкома Моссовета (или замом?), но мы этого никак не чувствовали. Юра защитил кандидатскую. Умер около 1990 г. Юра, как и Толя, занимался боксом и любил поиграть мускулами. Мы с Юрой встречались уже в годы перестройки.

Женя Чуклов был славный, но очень слабый и неблагополучный школьник. Классе в 5-м или 6-м однажды вместе с Ремизовым исчез из школы и дома. Их искали несколько дней. Наконец, милиция выловила их где-то в Ростове среди беспризорников и вернула в Москву. Они так и не объяснили нам причин своего побега. После скорого ухода Ремизова Женя стал "шестеркой" у Юры Сурового. Тянулся за ним, окончил 10 классов, поступил, кажется, в МАТИ, окончил, работал инженером, женился, имел сына. Умер.

Миша Максимов и Юра Бедрицкий

Миша Максимов учился хорошо (рис.24), стал, кажется, геологом, потерялся.

Геофизиком стал Юра Бедрицкий (Георгий Малашев после школы). Окончил МГРИ, работал в ЦНИГРИ.

Саша Проценко

Саша Проценко, д.т.н., был профессором МИСИ. В школьные годы был спортивен и могуч, имел кличку "Боцман", которая ему нравилась. Последний раз я встретил Сашу случайно на улице с женой. Они только что вернулись из Европы с горнолыжного курорта и были переполнены впечатлениями. Умер в конце 2003 г.

Всего из нашего класса вышло шесть докторов наук: три технических (Дудников, Жизняков, Проценко), по одному физико-математических (Норман), медицинских (Ротштейн) и педагогических (Семенов) наук. Практически только доктора наук, кроме Проценко, продолжают активную работу по специальности.

Ушли от нас

Сергей Беляев, Игорь Богоявленский, Николай Галачьян, Саша Двойрис, Миша Кабанов, Саша Проценко, Герман Скобёлкин, Юра Суровой, Анатолий Якобсон.

Так сложились судьбы 22 из 28 учеников 9"Б" класса (фото 12).

Сведений о Козине, Петрушине, Серове, Славуцком, Тарасове-Агалакове (самый низкорослый в классе) и Славкине (недолго учился у нас) не имею.

Несколько слов об "А" и "В" классах.

Трудно сейчас вспомнить, почему Якобсона все же перевели в 10"А" класс (фото 25).

Те, кто в этом классе окончили школу в 1953 г., почти все были зачислены в него еще в 1-м или 2-м классах и присутствуют на фото 3. Этого нельзя сказать о "Б" классе, сравнивая фото 1 и 12. И совсем сборным был "В" класс.

К тому же первичный отбор в "А" проводился по социальному положению родителей. В "Б" же социальный состав, как я писал, формировался разнородно. Тем более в "В". Напоминаю, что школа была обязана обслуживать свой микрорайон.

Все это обеспечило сплоченность "А" класса и некоторое чувство превосходства по отношению к "Б" и "В". Об избранности "А" класса можно судить, если сравнить, на каком фоне сделаны фото 1 и фото 3 и 26. Видно также, что учителя группами снимались только с "А" классом. К тем учителям, о ком я уже писал, на фото 26 добавились завуч и преподаватель географии Евгения Константиновна Перинго ("Евгеша") и чертежник Николай Игнатьевич (фамилию не вспомнили). Фото 25 и 26 предоставлены Брегадзе.

Васька, Юра Брегадзе ("Дзе", золотая медаль) Астахов, Леня Верес (серебряная медаль), Зограф поступили на физфак МГУ. Судьбы их сложились по-разному.

Валерий Шумилов – инженер-связист, полковник КГБ в отставке, работал в научно-исследовательских институтах в области спецсредств связи. Валерий – по происхождению из потомственных дворян. Подготовил все необходимые документы, но в Союз потомков российского дворянства пока не вступает, как и Храпченко, в отличие от Лопатина.

Пока школа 135 существовала, выпускники разных лет и классов приходили в школу на вечер встречи в первую субботу февраля. Встречи прекратились после закрытия школы.

Из наших классов только "А" продолжал свои встречи. Витя Кларов собирает.

Витя Кларов из семьи рано умершего видного актера Камерного театра Таирова и Алисы Коонен. Витя был руководителем Отдела рекламы и информации Мосгорисполкома. Энергичен, обаятелен и общителен.

В последние годы на встречах "А" класса бывают Брегадзе (доктор технических наук, заслуженный деятель науки РФ, чернобылец, награжден, был зам. директора ВНИИФТРИ, имею добрые отзывы от его бывших сотрудников), Аким Гурни (кандидат технических наук, зав. кафедрой экономики бизнеса), Кларов, Храпченко, Шумилов, Юра Цеханский (руководил пусками крупнейших промышленных объектов страны), Женя Ушаков (золотая медаль, учился вместе с Дудниковым, Храпченко и мною на одном и том же факультете МЭИ), редко Виктор Полукаров (проктолог, кандидат медицинских наук). Все тепло вспоминают Якобсона. Кларов стал приглашать на эти встречи Ротштейна и меня.

В классе "В" блестяще учились Витя Петров и Стругацкий. Витя тоже поступил на физфак МГУ, но погиб под машиной уже на первом курсе, выбежав за футбольным мячом на мостовую. После смерти Игоря Болотина, близкого друга Айзина, контакт с "В" был утерян.

* * *

Просматривая судьбы выпускников, видим, что наша 135 школа дала нам образование такого высокого уровня, что практически все оказались на первых ролях в своей будущей профессиональной деятельности. Не все, однако, смогли вполне реализовать свои способности. В частности, Якобсон стал знаменит не тем, к чему у него были основные способности. Повторю слова отца Лени Ипполитова (известного журналиста), сказанные после длительной беседы с Толей-школьником: "У него явный талант и задатки крупного, настоящего поэта, но излишняя искренность делает его душевно незащищенным и обреченным на трудную жизнь!".

---

1) http://publ.lib.ru/ARCHIVES/L/LOPATIN_Vladimir_Vladimirovich/_Lopatin_V.V..html

2) http://math.nsc.ru/Archive/disk/memory/page25.html

3) http://www.ee.bgu.ac.il/~kushnero/asynchronous/Khrapchenko/pub_ru.htm

4) www.pubinitpsy.da.ru и www.pandepress.ru.

5) Далее курсивом выделены воспоминания Л. Ипполитова

6) http://www.bntu.by/mtf-pstm.html

7) Виктор Львович Браиловский (род. 27 декабря 1935, Москва) — российский математик, активный участник еврейского движения за репатриацию в Израиль в 1970-х — 1980-х годах. Отказник с 1972 года. Один из организаторов семинара учёных-отказников в СССР. Один из организаторов и последний редактор самиздатского журнала "Евреи в СССР". Узник Сиона, в 1980 году был осуждён на пять лет ссылки за "клевету на советский строй". Репатриировался в Израиль в 1987 году. Профессор кибернетики Тель-Авивского Университета. Член Кнессета от партии Шинуй (1999—2006), заместитель министра внутренних дел Израиля (2003—2004), министр науки и технологии с 29 ноября по 4 декабря 2004 года. Источник: Википедия. (Прим. А. Зарецкого).

8) Фото любезно предоставлено Иветтой Николаевной Фалеевой (Прим. А. Зарецкого).