 |
О литературе |  |
|
Переводы | |
|
Стихотворения | |
|
Публицистика | |
|
Письма | |
|
А. Якобсон о себе | |
|
Дневники | |
|
Звукозаписи | |
|
О А.Якобсоне | |
|
2-ая школа | |
|
Посвящения | |
|
Фотографии | |
|
PEN Club | |
|
Отклики | |
|
Обновления | |
|
Объявления | |
Галина Габай
ВСЕГО ЛИШЬ ОДИН ЭПИЗОД...
Моему поколению в середине-конце шестидесятых годов было тридцать или едва за тридцать. Это были полные сил, любознательные люди, библиофаги, знавшие толк в искусстве, музыке, литературе и смевшие, когда того требовалось, сказать пользовавшимся неограниченной властью советским богам, что те только и годились на то, чтобы горшки обжигать, но даже и горшечниками были никудышными. К этому поколению умелых и смелых принадлежал А.А.Якобсон.
Друзья звали его Тоша.
Круг друзей не всегда и не у всех был так уж и многочислен, но общие интересы, обсуждение любимых книг, выставок, понимание гражданского долга и такие значительные события, как аресты интеллигентов, обыски в их домах, суды над писателями и инакомыслящими, неизбежно приводили многочисленные дружеские кружки в соприкосновение один с другим, и родственные души находили друг друга мгновенно. В такие дни, едва встретившись, единомышленники быстро становились старыми друзьями. Именно таким образом я познакомилась с Тошей Якобсоном. Это было на похоронах писателя Костерина. Сразу же запомнился его голос, манера говорить. И больше всего поразили меня в нем добрая эмоциональность, способность сопереживания, глубокая участливость. Говорил он торопливо, перебивая самого себя, что совсем не мешало его слушать. К взволнованности его голоса нельзя было привыкнуть. Она поражала меня при каждой встрече с ним. Он не только производил глубокое впечатление обаянием собственной личности, но, не зная этого, оказал очень серьезное влияние на мою работу, на мой подход к чтению, к преподаванию литературы.
Как-то зимой, а было это то ли в конце 68-го, то ли в начале 69-го года, тихим вечером, что было необычно для нашей квартиры на Новолесной, где постоянно толокся народ, к нам забежал Тоша. Забежал просто так, оказавшись в наших краях. С ним была его трехногая собака. О ней он сказал: «Это мой новый друг».
— Где ты нашел его? Как его зовут? — спросил Илья, который млел при появлении четвероногих.
— Это не я нашел его, а он — меня, а как звать, я еще не придумал, — ответил Тоша и рассказал, как собака следовала за ним по улицам, не отставая.
О собаке он радел так же заботливо, как и о людях.
Далее, как водится, заговорили о литературе, о "Мастере и Маргарите", о Понтии Пилате и о страхе. Тоша сказал, что страх в случае с Понтием Пилатом овладевает им безнадежно и до конца, но что бывает и по-другому. Бывает так, что однажды испытанный страх преображает человека, вызывает в нем другие чувства и делает его бесстрашным. Тут он схватил с полки томик Льва Толстого, быстро нашел нужное место и начал читать:
«Я был под горой, когда в палатке Гамзата стали стрелять. Я подбежал к палатке. Умма-Хан лежал ничком в луже крови, а Абунунцал бился с мюридами. Половина лица у него была отрублена и висела. Он захватил ее одной рукой, а другой рубил кинжалом всех, кто подходил к нему. При мне он срубил брата Гамзата и намеревался уже на другого, но тут мюриды стали стрелять в него, и он упал.
Хаджи-Мурат остановился, загорелое лицо его буро покраснело, и глаза налились кровью.
— На меня нашел страх, и я убежал.
— Вот как? — сказал Лорис-Меликов. — Я думал, что ты никогда ничего не боялся.
— Потом никогда; с тех пор я всегда вспоминал этот стыд, и когда вспоминал, то уже ничего не боялся (Курсив мой — Г.Г.-Ф.)
Выделенные строчки Тоша прочитал как-то особенно взволнованно, а потом добавил:
— У Понтия Пилата нет стыда, потому и смелости ему не дано.
До этого вечера самое памятное место в "Хаджи-Мурате" для меня было описание гордой головы татарника (у Толстого — «татарина»).
Тошино чтение отрывка из "Хаджи-Мурата" заставило меня увидеть строки, которых я прежде не замечала. Я поняла, что мое чтение было таким, о котором в народе говорят «смотришь в упор и — не видишь». Его прерывистый голос, запинки, акцентирование слов сделали меня зрячей сначала в прочтении этого рассказа, а потом в подходе к чтению вообще. В этот год я должна была сделать доклад и затем на его основе составить руководство для учителей по преподаванию «Преступления и наказания» Ф.М. Достоевского. Его тогда впервые в советской истории ввели в программу средней школы. Во все время работы над Достоевским у меня в ушах звучал голос Тоши, читающий "Хаджи-Мурата". Работа в результате получилась добротной: ее оценили профессор Цейтлин, Юра Диков и Илья Габай, у которых получить высокую оценку было весьма нелегко. «Руководство...» хотели забрать при обыске 7 мая 1969 года и приобщить к делу, по которому через несколько дней арестовали Илью. Но не забрали. Илья убедил обыскивающих, что это было написано не им, а мной для института усовершенствования учителей. Успехом этой работы (ее позднее зарезала школьная цензура, но у меня хранится подлинник) я целиком обязана влиянию Тоши Якобсона.
Прошло с тех пор много лет, и я уже давно не учительствую, но взволнованный голос Тоши Якобсона до сих пор звучит у меня в ушах:
« ...с тех пор я всегда вспоминал этот стыд, и когда вспоминал, то уже ничего не боялся».
«У Понтия Пилата нет стыда, потому и смелости ему не дано».
Мне в жизни неслыханно повезло: судьба свела меня со многими незаурядными людьми. Среди них весьма значительное место занимает Тоша Якобсон, человек высокой совести и настоящей большой смелости.
5 апреля 2005 г.
Актон, США