 |
О литературе |  |
|
Переводы | |
|
Стихотворения | |
|
Публицистика | |
|
Письма | |
|
А. Якобсон о себе | |
|
Дневники | |
|
Звукозаписи | |
|
О А.Якобсоне | |
|
2-ая школа | |
|
Посвящения | |
|
Фотографии | |
|
PEN Club | |
|
Отклики | |
|
Обновления | |
|
Объявления | |
Виктор Тумаркин1)
ВСПОМИНАЯ ШКОЛУ
...Нам посчастливилось учиться у него почти 2 года. Еще в конце 7-го класса мы с завистью слушали рассказы 8–классников о том, что свободную программу по литературе в их классе он заполняет Буниным, Бабелем, Мопассаном (впрочем, по слухам, некоторые обеспокоенные родители жаловались по этому поводу в РОНО). У нас он с 8-го класса преподавал историю...
Занятия Якобсон вел по лекционно–семинарской системе (до него нам так преподавали только высшую математику). Школьная программа его абсолютно не стесняла. Он делил курс на темы, заслуживающие внимания, и второстепенные. Про последние говорил: «Это посмотрите в учебнике», и никогда не спрашивал. Тому же, что, по его мнению, представляло интерес, он отводил много времени и на лекциях, и на семинарах. И история партии становилась интереснейшей и поучительной, когда он рассказывал про различные группировки и разногласия между ними. Тут уж учебником не пахло! Действительно, в каком учебнике можно было, например, прочитать в 1968 г. о роли Троцкого в Октябрьском перевороте?!
Сталкиваясь с непониманием того, что он объясняет, Якобсон начинал нервничать. Прочитав лекцию по общественно–политическим формациям и устроив опрос на семинаре, он быстро убедился, что никто ничего не понял. Ученики выходили к доске, несли чушь, не к месту вставляя слова «базис» и «надстройка», и получали колы. Всё более возбуждаясь от ответа к ответу, Анатолий Александрович в конце концов не выдержал: «Кто еще хоть раз произнесет слово «базис», сразу получит кол!» Следующий отвечающий отнесся к угрозе серьезно, всячески пытался обойти запретное слово, но, в конце концов, потерял бдительность, произнес «ба...» и замолчал обескураженный. После непродолжительной паузы Якобсон безнадежно махнул рукой: «Садись, кол». Впрочем, остыв, он всегда упрекал себя за несдержанность, искал причину непонимания в собственных промахах. И исправлял колы на четверки. На первом часе двухчасовой лекции, говоря о чем-то, он упомянул австралийские фунты. Боря Гнесин поправил: «Не фунты, а доллары». – «Фунты у них». – «Нет, доллары». – «Фунты!» – «Доллары!». Якобсон завелся: спор не по существу, время лекции уходит, да и ученик несет чушь. И последовало убийственное: «Не вякай!» Боря обиделся и замолчал. Лекция продолжилась. После перемены Якобсон появился обескураженный: «Я тут на перемене дозвонился (!!!), навел справки, оказывается эти австралийцы месяц назад перешли на доллары, продались американцам». И извинился перед Гнесиным.
На уроке он мог ни с того, ни с сего залиться смехом и тут же сообщить классу только что вспомнившуюся забавную историю или анекдот. Обнаружив в классе ботинок на люстре, заметил: «Какая у вас убогая фантазия», и рассказал несколько историй из своей школьной жизни. Про ученика, плохо отвечавшего на уроке, говорил с удивлением: «Вроде ведь не дурак. Стихи пишет». По отношению к профессиональным литераторам это не было критерием. Поразительное добродушие сочеталось в нем с каскадом уничижающей желчи в адрес тупых и лицемерных оппонентов. Его язвительная реакция была неожиданна и экспансивна. На вечере Самойлова в ЦДЛ чтец Смоленский забыл слово «льстец» и прочитал: «Был старик Державин... (пауза)... и скаред». Тут же по залу пронесся громкий шепот Якобсона: «Был старик Державин блядь и скаред».
Стараясь как можно больше передать ученикам, он в то же время не желал играть роль няньки–администратора. Когда заболела и ушла из школы Александра Аркадьевна, его назначили у нас классным руководителем. Возликовавших учеников он осадил при первом же появлении в новой должности. Смысл его обращения к классу сводился к следующему: пожалуйста, не делайте ничего такого, что требовало бы административного вмешательства, а я вас тоже трогать не буду. Он просил, чтобы его освободили от этой миссии. На свою бешеную популярность в школе реагировал с некоторым смущением: «Я одинаково не гожусь ни на роль вождя, ни на роль балерины». Внимательно относился к школьным поэтам. Наташа (Симонович) вспомнила, как хвалил ее стихи. У меня есть свой эпизод. В 9-м классе я поместил в школьной газете большую подборку, где было типично юношеское стихотворение об одиночестве, необходимости быть нужным людям. Вероятно, Якобсон почувствовал в нем тревогу. Он остановил меня перед уроком и долго говорил что-то ободряющее, приводил в пример стихи на ту же тему своего школьного друга (может, это были его стихи?). Не помню уже, что он говорил, помню только напор. А также начало и конец стихотворения:
Несчастье принесла зима:
Мой старый друг сошел с ума.
............................
Несчастье принесла зима:
Я скоро сам сойду с ума...
20 апреля 1968 г. мы с Олей Пивоваровой заспорили на лестничной площадке на животрепещущую тему: когда родился Гитлер – 20-го или 21-го. Не убедив друг друга, начали спрашивать проходящих мимо. И спускающийся по лестнице Сережа Розеноер произнес: «Когда родился Гитлер, я не знаю, а вот 30 апреля – день рождения Якобсона». Новость ошеломила (не прошло еще и месяца с момента ухода Якобсона из школы, и его отсутствие ощущалось очень остро), ею тут же поделились с окружающими, и по всей школе начался сбор денег на подарок. Идею подарка предложил, кажется, Санька Даниэль, и в день рождения растроганный Якобсон получил пишущую машинку.
О его лекциях о русской поэзии, их месте в жизни школы говорилось и писалось много. Мне хотелось бы добавить несколько слов о зрительном восприятии этих лекций. Якобсон выходил на сцену с книгами, переполненными закладками, и начинал говорить и читать. Сразу же складывалось впечатление, что он и поэт находятся по одну сторону некоей условной черты, а мы – по другую. При тщательной подготовке лекция была импровизацией. Он жил в той поэзии, о которой рассказывал, время от времени только заглядывая в свои записи, чтобы ничего не упустить. Нервное напряжение его во время лекций было огромно. Жадные затяжки постоянной сигаретой, мучительный выбор самых нужных слов (его косноязычие, долгое «э», бросающиеся в глаза при записи с магнитофона на бумагу, совершенно не ощущались залом). Казалось, лекция была натянутой струной, готовой вот–вот оборваться от любого постороннего вмешательства...
Готовясь к лекции о романтической идеологии, Якобсон попросил учеников принести ему книги революционных романтиков. У него их не было. Мы принесли ему кучу книг, среди которых оказалось почти все, что ему требовалось (он перечислил авторов). Не нашли только Верку–вольную, о которой он неоднократно спрашивал. Т.е. конкретными примерами текстов он подкреплял свои идеи непосредственно перед прочтением лекции (точно не помню, но кажется, от получения книг до прочтения лекции прошло не более двух недель).
...С какого-то момента с нами стал выбираться за город Якобсон. Вроде бы он тоже собирался ехать в Жигули. Пара Филиппыч2) и Якобсон выглядела весьма странно: очень уж они были разными, однако обаяние Анатолия Александровича, видимо, распространялось и на Макеева, любившего отпускать едкие шуточки по поводу интеллигенции.
Следующие истории случились уже в походах с Якобсоном. Первая связана со мной лично. В одном из походов Макеев решил устроить очередной концерт художественной самодеятельности. Среди прочих номеров он потребовал, чтобы я читал стихи. Я всегда любил это занятие и с удовольствием читал, но здесь была одна особенность: Филиппыч заставлял присутствовать на этих концертах всех участников похода без исключения вне зависимости от их желания. Участие в подобных концертах осточертело мне еще в Жигулях: не очень приятно, когда часть людей сидит по принуждению и не только не слушает, но и разговаривает, мешая исполнителю. Я категорически отказался. Возникла перебранка: он требовал, я отказывался. Не понимающий, что происходит, Якобсон решил вмешаться. Он искренне не понимал, почему я отказываюсь. Аргументация его была примерно такова: «Ну, когда я читаю, меня же слушают». Не помню, чем закончилась та история, но параллель между лекциями Якобсона и самодеятельностью Филиппыча в памяти отложилась. Другая история снова связана с необузданным нравом Макеева. Как-то в походе один из учеников [...] совершил мелкую пакость, которая вывела Филиппыча из себя. Он схватил попавшуюся под руки дубину и погнался за нарушителем. Настиг он его быстро, занес дубину и уже собирался огреть ею, как раздался негромкий предостерегающий возглас Якобсона: «Филип–пыч! Филип–пыч!» Бешеный Макеев застыл на месте, затем бросил дубину и, улыбаясь, повернулся к Якобсону: «Эх, Толя! Поживем мы вместе месяц в Жигулях, я ведь и стихи читать начну». Как тут было не добавить: «А вы, Анатолий Александрович, возьметесь за дубину».
1) Выпуск 1969 года, 10 «А»
2) Алексей Филиппович Макеев – школьный учитель географии и организатор туристических вылазок