|
Изба убогая, в которой Б-жий страх,
И
страх кнутов и плах.
Вода задаром из колодца и ручья
Для
множества людских и скотских душ.
Но хлеб не досыта, хотя щедра
земля...
И свечи на шабат, и кубок на кидуш,
Тфилин коробочки,
отца талит,
Молитвы аромат, лев на завесе... Сталь
Гудящих
рельсов – роковой магнит,
Манящий в даль...
Ушёл.
Скитался. Причащался "благ",
И находил, войдя в любой трактир,
В пылающей ночи кромешный мрак.
И пил как те, кто избраны на пир.
Но мир "своим" не признавал никак.
Кричащий мир как сон:
стакан и он.
И я с вопросом: чем ты удручён?
И над вином с
улыбкой на устах,
Присущей праведным, которые в ногах
Престола
Б-жия на вечных алтарях...
Ответил он: "Отец превознесён,
Чтоб
каждый сын внизу вкушал нектар,
Чтоб днем и ночью был он утолён –
Жар в нашей плоти жаждущих отар".
Хмельного суть – испил и
опьянён –
Подобна сути песни, ибо стих
Есть род вина: хлебнул
– и умудрён! –
Ночь напролёт он над стаканом, тих,
Лишь
улыбается... И, улыбаясь, пьёт.
Вот собутыльники встают в
тенях ночных,
И он – сияя, среди пьяных лиц.
И не ведёт
деньгам пропитым счёт –
Пускай трактирщик радуется, лих.
... Средь чёрных окон – вражеских бойниц –
Бредёт... И плачет? –
Да. Но иногда,
Тайком, в отчаяньи мальчишеском, когда
Пред
Б–гом, без кипы и без тфилин,
Отцом подаренных... О, боль...
тоска... беда...
Без матери–отца... один... один...
Что
те, что эти – ему всё равно:
Страдание от всех утаено.
В
дыму над водкою найдет его жена,
И возопит! – Посмейся надо мной
–
Ответит – Не вино моя вина... –
Амэн! Он мал и пьян, но
чист душой.
Есть говорящий Б-гу: Татэню!
Вот Солнышко
садится, Татэню!
Уходит наше Солнце, Татэню!
Тьма на Земле и
Небе, Татэню!
И эту тьму Ты сделал, Татэню...
Неисчерпаемо
оно как океан –
Вино – горящую тоску залить –
Среди каких
народов или стран
найдётся?! Не жесток его дурман,
Он все
отдаст, чтобы налить... Забыть...
Так пусть же эта песня про
него
Польётся, как на жертвенник вино,
Чтоб каждый как вином
был ею пьян
До края, за которым нечем пить.
|