|
Поныне их шествие вижу в пучине морской:
Там я и родня – старики и младенцы со мной…
И слышу их гимн из
глубин – над бурлящей водой,
И голос мой слит с голосами в
разверстой пучине:
То гимн, что другие народы не знали доныне –
Всесильной рукою ведомы уходим толпой,
А воды и слева и справа
стеною живой.
Пред нами Синай: Откровенье в пожаре дано,
И
бьются сердца-родники, словно сердце одно.
Моше говорит
Всеблагому – и Гласом над нами
Господь отвечает – над всеми звуча
временами –
Чего не случалось ни с кем и нигде никогда
С
начала времён до прихода народа сюда.
Я вижу – в кромешной
пустыне пред ними Ваал –
С его дочерями народ до упаду плясал.
И сборище вопли стенаний к Луне возносило:
– «От сытных обильных
котлов нас Моше оторвал…
Ужели в Египте для нас домовин не
хватило?!»
И пляшут тельцу, и костров поднимается дым:
–
Моше навсегда нас оставил, и бог его с ним!
Но то не беда – вот
беда: от котлов оторвал…
И те, что на море восславили мощь
Всеблагого,
Истошно вопят, прославляя тельца золотого.
Забыли,
как вместе с Моше поднимались из вод,
А море врагов пожирало,
спасая народ.
И вижу – юнец в полосатом хитоне стоит –
Он
– я! – при Моше – в ночь злословья в шатрах.
В пустыне под
звёздным кишеньем трясёт меня – вай!
И вижу: Моше на коленях с
мольбой на устах
К Сокрытому – в смертной тоске одиноко вопит:
– О дай же увидеть своими глазами, о дай –
Тот край, где
восшедший народ и живёт, и царит!
…Войдут они все, но поднявший
народ не войдёт.
Поныне мольбу его слышу в постылой пустыне:
Дороже она мне вовеки – и прежде и ныне.
Но вот он замолк,
услыхав Всемогущего речь –
Судей Судии… Приговор оглашён.
И в
том приговоре – увы – завершенье дорог:
И не перейти Иордан ему –
здесь ему лечь –
В постылой пустыне останется он, погребён.
Смотрю на него – как в отчаяньи он одинок!
И смотрит вокруг –
кто из люда спасённого рядом…
Вот я! – в полосатом хитоне…
Встречаемся взглядом
В пустыне ночной. Слышу я:
– Мальчик мой!
Не ты ли, кто в звёздном мерцании крался за мной?
В слезах
отвечаю:
– Не крался я – шёл за тобой...
Ведь я – кто с тобою
всегда – до конца,
Люблю тебя большей любовью, чем мать и отца.
Он руку кладёт на плечо, обнимает нежданно,
Во лбу поцелуем любви
неизбывной печать
К заветной желанной единственной Обетованной –
Которою овладевать предстоит непрестанно…
И нет никого, кто
бы знал, где остался лежать.
И вот – наяву мы поныне –
паломники в Храме:
И голос Царя: «Адонай Элокейну!» – над нами,
И песни Эдема левиты возносят с любовью.
Мы – ниц… И алтарь
окропляется жертвенной кровью.
Левиты поют, и дрожа, подпеваю им
я
В чертоге Всевышнего, здесь, на горе Мория.
Увы –
полумесяц и крест ныне в граде Господнем.
Повсюду и денно и нощно
их вижу сегодня:
Их пенье, моление – чуждо… их речи в ушах
Надменны и лживы. А лица еврейские – страх –
Как были у тех, что
в пустыне восславили прах.
Но я ещё Царства великого воздух
вдыхаю,
И – верный Моше ученик – его истину знаю:
Границами
Нил и Евфрат предначертаны нам,
По слову Моше воцаримся,
умножимся там –
Построим и Царство, и Храм – неприступны врагам.
И в день заповедный достигнем заветных вершин –
Десница мощна, и
у сердца Святые Скрижали.
Над нами познанья орлы, что всегда
осеняли:
О чудо! Возвысился разум из адских глубин.
Умолк
тот юнец, в полосатый хитон облачён,
Кем облик Моше через прорву
времён пронесён.
Но сквозь седину всё мерещится локонов смоль
И юности злато и жар проявляются столь
Явно, как будто
вернулся в то славное лето,
И клятвой свободы душа молодая
согрета:
Пред Ним моя радость и боль.
5736 (1976)
|