|
Из Ури Цви Гринберга С иврита Пинхас Гиль РЕБЕНКУ РАССКАЖУ Еврейский ребенок в доме моем, в униженном Сионе. Вечер. Смеркается. Я говорю – а ты у меня на коленях. Тебе, мой милый, расскажу историю про доброго Мессию, который не пришел. Не расскажу, мой милый, тем, кто старше. Нет у них таких глаз и блеска такого в глазах. Взрослые слушать не будут как ты, их судьба оглушила в Сионе, и души – словно крестьянский светильник из глины... И горе их сиять не будет прекрасными слезинками, что у тебя в глазах, И не смогу их в лоб поцеловать, как тебя поцелую, говоря о несчастье, постигшем Мессию... Не пришел наш Мессия... Орлом он над бездной кровавой парит. Днем и ночью я слышал шуршание крыл. Он добрался до Яффского берега – странник с сумой на плече: нищий провидец, готовый к битве... Его узнал я позже в пахаре, идущем полем под палящим солнцем, В каменотёсе, дробящем скалы Иерусалима. Как близко он был... Он был здесь. Как шум вина, что бокал заполняет, – слышал я шум его сердца. Слышал я поступь его по горам – словно серна по горным уступам. Но не пришел он к Храмовой горе – единственной, куда он не ступил. Он лишь к преддверью подошел, к порогу царства – а там опознали его торгаши: вот он в величьи гнева, И нимб из пламени вкруг головы. А в руке – огненный ключ от врат Храма, Согласно закону Мессии. Его встретили там... Усмешками и ложью их иврита – торгаши! И что ж они тогда сказали? Я слышал, что они сказали: Ты ошибся, бродяга. В любом поколеньи есть мечтатели, псевдопровидцы: Иерусалимское царство... ха–ха... И в любом поколеньи мы так вот стоим у порога, чтобы мечтателей тех образумить: Иерусалиму нужно поколенье богачей, наличные, чтобы дома построить, и торговать, и есть, и пить. Без Храма Б–га на горе, без трона для царя Давида и без щитов героев. Иерусалиму нужен золотой телец, не Бар–Гиора: нищий провидец, готовый к битве... Нужны Иерусалиму тишина, и золото, и тишина... И хорошо, что щит английский защищает городские стены; И правильно, что на горе арабы, а мы в долине... Ты понял, бродяга? Закончили речь свою и захохотали. Мессия согнулся, словно ножом полоснули. И я согнулся, словно ножом полоснули. Если б нож ему в сердце вонзили – он вознесся б над тушами их с тем ножом в своем сердце. Но его закололи насмешкой – и победили его. Торгаши. И слышал я, как он спросил, захлебываясь кровью: "Но где же поколенья, что ждали меня? Что с арки Тита в Риме звали, чтобы пришел я к порогу царства?" И слышал я, как он сказал: "Нет со мной поколений... О, горе! И горе тебе, страна моя, что на двух берегах Иордана!" И Мессия взлетел, и отправился в путь – а куда, я, рассказчик, не знаю. Может, воет шакалом среди виноградных полей Ханаана... Или отшельником ушел в ту крепость одинокую – В Масаду... И там сидит, нагой. Его сжигает зной, кромсая трещинами тело... Он сидит. И мух орда лижет кровь... Он сидит. А ночь велит ветрам степным взять мертвые воды Соленого моря и бросить На раны этого пришельца, что сидит... Или, может... В меня он вошел и, гневом пылая, меж ребер сидит, и рычит словно раненый лев. И я никому не сказал, что укрытье его – между ребер моих. Я кормлю его мясом живым и пою его кровью – отборным вином. И в глубинах на арфе играю ему: Моих предков молитвы и плачи. А когда меж олив возникает пророческим ликом луна, я в глубинах на лире играю ему: О, как прекрасен
вечный твой Иерусалим
Элул 5690 [1930], униженный Иерусалим  |
К сравнению переводов и аудио\видео комментарию рава З.Султановича К оглавлению переводчика |