БАЛЛАДА РАДОСТИ НА ГРАНИ ПЛАЧА
Губы, что синими стали от боли надежд,
Вот
виденье зари, а за ней – трубный глас,
И певцов голоса разжигают
сияния мощь.
И вот синева побледнела, и снова уста – цвета роз;
Они были
подобны речным берегам,
От которых отхлынули воды искрящейся песни,
Но вот – песнь вернулась, и снова на нёбе –
Вкус вина вместо жженья
отравленных ягод.
Пришелец, что мой виноградник
Растоптал, обратив в пустыню, –
Повержен. И я сказал:
"Счастье царит на вершине Святой Горы.
Благослови, Г-сподь, народа войско,
Вот солнце его восходит,
Он забыл об интригах, безделье и скуке сует".
И услышал я голос могучий с Небес:
"Иди и в радости ешь хлеб своей нищеты и хлеб веры –
Хлеб сияния царского, ибо из святости древней
Храм Царя всех царей восстает!
И готовься услышать рев быка –
Первой жертвы восставшего царства –
Вместо жертвы людской!
Срок настал, иди и взирай на жатву
Колосьев с солнечных полей
мечты:
Твое войско вернулось к уделам извечным –
В Синай, на вершины
Хермона.
Орлы, чьи клювы из стали, и львы – сыновья твоей расы –
Вот исполнение пророчеств! –
Вновь стоят на границах от моря до моря!
Твой народ – в одеяниях царских..."
Амен. И я свои снопы добавил к урожаю
И через миг увидел – вот Гора Святая
Вернулась из пустыни,
Где Тора нам была дана*,
И нивы полные и виноградники –
До Храмовой горы...
Она – хранительница тайн мирры,
Ее сияние сильнее семи солнц!
Ее величие и мощь сильнее семи солнц!
И я взошел на Гору в День Иерусалима.
Великий город в радости и гимнах
Великого народа, что сравним лишь с чудом!
Но у меня в душе – великий ужас:
Что день нам завтрашний несет?
И ужаснулся я: там вражий купол
Тяжелым желтым золотом гноится –
Боль моего позора, рана, что нанес мне Тит, –
На месте Храма, что разрушен!
И вниз с горы спускаясь, я сказал:
"Пока такое на Горе Святой – нет Избавленья!"
А за спиной уже ворота замыкают... Где воины,
Что лишь вчера пробили те ворота?!
Орлы мои железными крылами прикрыли клювы,
Будто в смущеньи, головы пригнули,
Как тот, кто глаз сомкнуть не в силах, размышляя
О гибели родных в морских пучинах.
Не слышно львов моих, лишь тени их витают.
Другие голоса шипят: "Ступайте вниз, спускайтесь!"
Спускаться вновь в железное горнило, в отступников долину...
А Ахитофель**, представитель Иудеи,
Летит к коллеге из заморских стран
И маскировочною сетью укрывает
Всю гамму красок
Того павлина, что чудеса творить пришел
Перед глазами нашими,
Которые Мессию ищут
После семидесяти изгнаний.
В начале ночи той
На скакуне багряном
Примчался всадник,
Черные как уголь крыла его
Опущены – глашатай мне во сне!
Узнал его я голос,
Когда сказал он: "Я – глашатай!
Спящих во прахе героев –
Тело к телу – никто не считал.
Отступники зато преуспевают,
Не желают они аннексии,
Надежных границ желают,
Но не знают, где их провести...
Арабы знают, где проходят те границы:
По дну морскому! Евреев – в море!
И там же место их женам и детям...
Уже режут сечением кесаря...
А мы что же? Позорим корону...
Но не плачь, не плачь по праху:
В нем голос крови юношей,
Закопанных в горах и на низинах, –
Чтобы мы не забыли их голос..."
И глашатай заплакал в том сне.
А я согнулся под его слезами
И тяжестью вражьего купола,
Что блестит золотыми боками.
А потому, будь что будет с нами...
Плач глашатая многих разбудит!
Кровь и слезы напоют землю,
Кровь и слезы раздуют пламя,
Которое лишь теплится под пеплом...
Г-сподь, помоги Маккавеям!
Пока мы здесь не отомстим врагу
И небо штыками растянем во всю ширину,
А Иерусалим – до улиц дамасских,
Как навеки записано в Книге.
И город великий,
Из пепла восстав,
Облачится в одежды царские!
И даже осквернители завета
Всевышнего с Его святым народом,
Ликуя, день тот встретят:
Во мрак их душ прорвется искра Б-га...
И пусть сегодня нас немного,
