Марина Меламед

СОЛО ДЛЯ ВИОЛОНЧЕЛИ

Судьба хотела, чтобы я играла на виолончели, а я ушла с гитарой.

О давнем предательстве помнят сны, днем совесть молчит. Звуки виолончели до сих пор сжимают мне сердце.

Когда-то, в детстве, меня приняли в интернат для вундеркиндов. Я этого, хоть убей, не помню.

Нас было мало человек в семье, каждый на счету: мама и я. А интернаты работают по принципу тюремного изолятора, - сиди внутри, пока не выпустят. Мама вовремя спохватилась и забрала документы до начала занятий, так я и не успела стать великим музыкантом.

Была другая возможность: мы с музыкой играли на скрипке, и вот ее неплохо запомнили мой остеохондроз и левое плечо. Все я ловила подбородком деревянный изгиб, он вырывался, и плечо гнулось вбок, пытаясь поймать выскальзывающую подушечку.

Эта подушечка существует для того, чтобы маленький человек о скрипку не поранился. О скрипку можно пораниться, и даже очень. Некоторые болеют всю жизнь.

…Вот она, встреча с музыкой лицом к лицу: первый учитель. Запомнилось отчество: Ральфовна.

Ральфом звали пса, который был мне дороже скрипки. Все я разглядывала рыжие кудри на музыкальной голове, выискивая сходство с собачьей шерстью, и при этом забывала нажимать на струны в нужных местах…

"Талант, конечно, есть, но его нужно держать руками…" - говорила Ральфовна, тяжело вздыхая.

Талант во мне нашли давно, но никак не могли придумать, чем бы его занять. Скрипка была оставлена.

Вскоре на меня натравили фортепиано. Гладкие ледяные скользкие клавиши, насморочная студентка педфакультета, желтая и беременная, высокий зал консерватории и шестилетняя я, живостью характера превосходящая флейту-пикколо… Прости меня, музыка, мы опять расстались, не поминай лихом!..

Дома стало тихо. Не раздирали уши скрипичные пассажи, и клавиши не били по пальцам. Талант затаился и весь ушел в чтение художественной литературы на уроках физики и математики (а также в троллейбусах и подъездах, - конечно, в школьное время).

Музыка была везде. Она поджидала за углом, как бродячий кот, и звучала сама собой, без предупреждения. Я стала тосковать по ней, но не по скрипке, а по чему-то давнишнему, забытому, звучащему теплым человеческим голосом.

Слово "виолончель", как испанская дама в роскошном платье, проплывало мимо, подметая золотым шлейфом серый асфальт…

Меня снова приняли в музыкальную школу, и единственное свободное место оказалось - среди виолончелей.

Музыка обхватила меня мозолистыми руками. Начинался шторм, смерч, тайфун, цунами, - это была моя новая учительница. Она носилась по классу, потрясала коротенькими пальчиками-сосисками и восклицала:

- Это же Музыка! Ты понимаешь?! Это не пальцы, нет! Это разваренные макароны! Звук должен взлететь! Запомни - взлететь! Сидит, корова эдакая, копытом паркет ковыряет! Ты чем слушаешь? Ухом или задницей? Убоище недоделанное! Вытри морду - бомбы катятся!..

Она меня очень любила: я подавала надежды. Она брала виолончель, уверенно перебирала пальцами, и та начинала петь человеческим голосом!..

Оказалось, что музыка - это страсть, даже в паузах, даже в молчании… Оказалось, что моя жизнь неплохо укладывается на эти ноты.

Когда-то моя учительница брала уроки у Ростроповича, её сокурсницы вышли в солистки. А она родила ребёнка, распределилась в школу и всю жизнь искала среди нас, балбесов, кого бы отправить учиться в Москву или Ленинград. Кто сыграет - за неё…

Я стала играть, с трудом вцепляясь в тугие струны. Страсти у меня оказалось навалом, оставалось научиться прижимать струны, воспитать пальцы.

Иногда я видела во сне, как смычок бегает по струнам, по кругу, ступеньками, коротко вздыхает, срывается и летит, а за ним гонится моя виолончельная маэстро и кричит: "Это же му-у-зы-ы-ка-а-а-а!.."

Наяву она не летала, а носилась по классу, как небольшой бомбардировщик.

- Ты будешь играть, или нет? Пальчики болят? Надо играть всю жизнь, тогда болеть перестанут! Потому что жизнь - это музыка! А фальшь - это смерть…

…На выпускном экзамене (ищи первую ноту: "я вижу берег очарованный…", дрожать будешь потом) она впервые сказала мне: "Ты - музыкант". Я спустилась со сцены и упала в обморок, прямо на виолончель. И она разбилась. Какая тут музыка…

В музучилище меня взяли с ходу на 2-й курс. Здесь мы с виолончелью потеряли друг друга окончательно.

Новый учитель не располагал, не играл, не любил - студентов? Или - учить? Каждый урок он осторожно заходил в класс, тяжёлым вздохом давал мне понять: зря меня взяли, зачем ему такие страдания… мягко садился: "Попрошу отрывочек".

И битый час слушал эти четыре ноты, на чём урок и кончался, а на меня наваливались тоска. Техника, спору нет, дело правильное, - но когда, кроме неё, больше ничего… Рекомендую: способ из музыки сотворить немузыку.

Уроки всё же были, от сих до сих, - именно так учат шестилетних скрипачей, обязательный коклюш от скрипки. Эти дети знают: так надо, музыка придёт потом. Но мне нужно было сейчас.

Поблизости люди пели под гитару, - на соседней улице, в клубе им. Сталина. Окуджаву люди пели, Визбора, Кима, других. Славно жить под гитару, - тут тебе и страсть, и полёт… А главное - музыка, особенно Ким. Ирония в мажоре, - особенно. Виолончель я продала.


И на тебе - застрял во мне этот яростный голос, он взрывается изнутри: "Нет! Не так! Ковыряешься в болоте, как жаба!!" Да слышу, слышу… Где-то здесь ходит лёгкий мотив, для голоса и гитары, и слова - для души.

Но иногда, во сне, я играю на виолончели…