ПИСЬМО БЕЗ ОБРАТНОГО АДРЕСА

Возвратившись домой, Марк Лурье по привычке открыл почтовый ящик. Среди счетов и реклам, обильно рассылаемых в Израиле, находился довольно толстый конверт. Марка удивило, что на конверте отсутствовал обратный адрес и не было почтового штемпеля. "Что бы это могло быть? - думал он, поднимаясь на свой этаж. Войдя в квартиру, Марк разорвал конверт и извлек из него четыре листа, исписанные красивым убористым женским почерком.

Первая строчка начиналась обычным приветствием, но чем дальше читал он письмо, тем больше оно его захватывало.

"Марк, если ты помнишь время, проведенное тобой в Ессентуках в апреле 1965 года, то должен помнить и меня. Ведь немалую часть этого времени мы провели вместе".

Конечно, Марк все прекрасно помнил. Тогда впервые в жизни он оказался на питьевом курорте, или, как говорили когда-то, "на водах", чтобы подлечить бунтовавший в последнее время желудок. Приехал он "дикарем", а это значило, что все заботы о хлебе насущном, о лечении и жилье ложились на него. Апрель на Северном Кавказе, тем более в Ессентуках, - не лучшее время года, зато нет того столпотворения, которое свойственно курортам Кавказских минеральных вод в разгар сезона. Исключением в смысле погоды являлся лишь Кисловодск: там солнце светило триста шестьдесят дней в году. Но кисловодский "нарзан" не подходил Марку по медицинским показаниям. И все же в Минводах, где совершил посадку его московский самолет, погода была довольно сносной, зато Ессентуки, куда Марк приехал на местной электричке, встретили его мелким нудным дождем. Утешением ему служило то, что в боковом кармане его пиджака лежало рекомендательное письмо, адресованное директору гостиницы "Центральная". Она располагалась у самого входа в парк, где всем страждущим дарили себя целебные минеральные источники. Автор письма неоднократно бывал в Ессентуках и всегда прибегал к услугам того самого директора, естественно, за немалое вознаграждение. Так что осечки быть не могло.

Каково же было удивление и разочарование Марка, когда, подойдя к гостинице, он увидел опоясывающие ее строительные леса. Но не успел он оценить ситуацию, как рядом оказался не вызывавший особой симпатии мужчина. Позднее Марк узнал, что он армянин, женатый на еврейке, подрабатывает в качестве квартирного маклера. "Не расстраивайтесь, Ашот поможет вам устроиться", - ободряюще произнес тот и, подхватив чемодан, предложил Марку следовать за ним. Когда они пересекли улицу, к ним присоединились две женщины, ожидавшие маклера на противоположном углу. Поздоровавшись, Марк отметил про себя, что одной из них лет пятьдесят, другой - немногим больше двадцати; молодая поразила его необыкновенной красотой. Устроив женщинам жилье, Ашот привел Марка в принадлежавший ему дом и предложил поселиться на веранде, за которую запросил явно завышенную цену, потребовав к тому же заплатить за неделю вперед. Не успел Марк обдумать предложение, как к разговору присоединилась жена маклера Роза Абрамовна и стала заверять Марка, что ему у них будет очень хорошо. "Да и куда вы пойдете на ночь глядя?" - завершила она свой монолог.

Промучившись всю ночь - на веранде было очень холодно, к тому же в нее проникали тошнотворные запахи из смежной с ней кухни, - Марк отправился в парк "на водопой", к прописанному ему гастрологом минеральному источнику "Ессентуки №20". Проходя мимо гостиницы, он с удивлением увидел, что из нее выходят и в нее входят люди. В этот момент к нему подошли его вчерашние спутницы. "Давайте знакомиться, - сказала, протянув руку, старшая, - меня зовут Валентина Васильевна, а это моя землячка Надя".

И опять Марка поразила необыкновенная красота молодой женщины. Назвав свое имя, отчество и даже фамилию, Марк подчеркнуто вежливо пожал руку Нади. Она же ответила холодным рукопожатием и не менее холодным взглядом…

"Уже при первом знакомстве я почувствовала, что произвела на тебя впечатление. Молодая женщина всегда может оценить то, как смотрит на нее мужчина. Но тогда ответного интереса ты во мне не вызвал. Больше того, я была с тобой вызывающе резка. Это заметила моя землячка Валентина Васильевна, и, когда мы остались одни, серьезно меня отчитала. И все же я не сразу справилась с чувством неприязни, которое всегда испытывала к посторонним мужчинам, проявлявшим по отношению ко мне, замужней женщине, повышенный интерес. Не стану скрывать, немалую роль в этой антипатии играла твоя национальность. Сомневаться в ней не позволяли ни твоя внешность, ни твои "анкетные данные". Их я запомнила сразу и, как выяснилось позже, навсегда. Больно писать об этом, но свою неприязнь я даже не пыталась скрыть. Увы, среда, в которой я росла, воспитала меня в духе национальной нетерпимости. Но шли дни, и мой душевный настрой в корне менялся. Ты все больше и больше нравился мне. В этом, в первую очередь, была твоя заслуга. Открытость, отзывчивость, присущее тебе чувство юмора, рассказанный к месту остроумный анекдот, прекрасные стихи, которые ты артистически читал по памяти, могли растопить и каменное сердце… Но и Валентина Васильевна играла в моем "прозрении" немалую роль. Каждый вечер она, женщина куда более опытная и много повидавшая, проводила со мной "воспитательную работу", учила жизни. "Подумай сама, - говорила она, - в кои веки ты вырвалась из заштатного городка с его серыми, безрадостными буднями, оказалась вдали от своего мужа, интересы которого более чем примитивны. А здесь ты встретила веселого, талантливого, очень симпатичного человека, который, пусть ненадолго, может скрасить твою жизнь. И как же ты себя ведешь?! И откуда эта неприязнь к евреям? Разве ты их знаешь? Разве когда-нибудь имела с ними дело? А я многих из них знала и кроме хорошего ничего сказать о них не могу. Эх, мне бы твои годы!"

Прошло некоторое время, и необходимость в этих разговорах отпала, семена, посеянные тобой и Валентиной Васильевной, попали в благодатную почву и дали очень бурные всходы. Да что там, я просто без памяти влюбилась в тебя! Была готова на все по первому твоему зову. Ты же, наоборот, стал по отношению ко мне сдержан и холоден. Нет, ты продолжал шутить, был остроумен, читал стихи, но адресовалось все это уже не мне, а Валентине Васильевне. Я как бы при этом только присутствовала. Ты даже шел не между нами, как раньше, а со стороны Валентины Васильевны. Понимая причину твоего охлаждения, я все же не решалась завести откровенный разговор. Но при этом мечтала вернуть твое внимание, во что бы то ни стало, завоевать тебя. И надо сказать, хотя и с большим трудом, мне это удалось. И тогда Валентина Васильевна стала под разными предлогами оставлять нас наедине. Но уединения мы найти не могли. Отвратительная погода выгоняла нас из парка. Оставался только последний ряд в полупустом зале кинотеатра. Но разве о таком уединении мы мечтали?! К сожалению, нам с напарницей досталась комната, где, кроме нас, находились еще две женщины. Ты же, хотя и жил в двухместном номере, пригласить меня к себе не мог, так как твой сосед по комнате относился ко мне с нескрываемой антипатией, я бы даже сказала, враждебно. Видимо, ты в самом начале рассказал ему о моем антисемитском настрое".

Надя была права. Марк действительно посвятил Рудика Гольдмана в их отношения. В первое же утро, направляясь из парка в столовую, он неожиданно встретил его. Как известно, на чужбине даже малознакомые люди встречаются, как закадычные друзья. А Марк с Рудиком одно время даже работали вместе. После первых приветствий и дружеских объятий Рудик рассказал товарищу, что он в Ессентуках уже третий раз, что приехал два дня назад и, купив курсовку, поселился в комнате старого деревянного дома без всяких удобств еще с тремя приезжими. Марк, в свою очередь, поведал Рудику о том, как, решив, что гостиница закрыта на ремонт, попал в лапы хитрого армянина, сдавшего ему за солидную плату крохотную веранду, насквозь продуваемую ветром через многочисленные щели. К тому же, пришлось уплатить за неделю вперед. Выслушав Марка, Рудик сказал, что дело это поправимое, так как армянин не имел права сдавать жилье, минуя курортное бюро. "Пошли, - в заключение сказал Рудик, - сейчас они у меня попляшут". Дружная парочка оказалась дома, и Рудик, доходчиво объяснив, какими неприятностями грозит домовладельцам незаконная сдача жилья, потребовал вернуть взятую у Марка сумму. Поняв, что на сей раз они имеют дело со стреляным воробьем, хозяева, хотя и нехотя, вернули деньги, выпросив компенсацию за потерянные сутки. Взяв вещи, друзья отправились в гостиницу. Директор, прочитав письмо, тут же выделил им двухместный номер и, созвонившись с курортным бюро, помог Рудику перебраться из похожей на конуру комнаты в просторные гостиничные апартаменты. В тот же день Марк рассказал Рудику о своих новых знакомых, о поразившей его и красотой, и юдофобскими выпадами молодой женщине. На что Рудик саркастически заметил, что Марк, конечно же, может встречаться, с кем хочет, но только очень нежелательно приводить в номер такую особу. Дескать, он, Рудик, антисемитов на дух не переносит.

"Но вот судьба, казалось бы, сжалилась над нами. Десять дней мы с Валентиной Васильевной каждый день отмечались в новой гостинице, расположенной за железной дорогой. И, наконец, получили в ней двухместный номер. Я написала "казалось бы" не случайно. Уже на следующий день после нашего переезда, ты, обедая в столовой, взял бутерброды с красной икрой. В результате с тяжелым отравлением попал в больницу. Весь вечер, напрасно прождав тебя, я рано утром прибежала в твою гостиницу. На этот раз Рудик встретил меня весьма доброжелательно и рассказал о том, что произошло. Я бросилась в больницу, но меня как постороннюю к тебе не пустили. Из оставшихся нам считанных дней пребывания на курорте три ушли на лечение. После больницы ты не только похудел, но и очень изменился внутренне. Думаю, что ты воспринял случившееся как Божью кару, как предостережение небес, ведь дома, в Москве, тебя ждали жена и дочь, о чем ты откровенно рассказал, когда мы в первый раз остались одни.

И хотя мы продолжали встречаться, никакой инициативы ты не проявлял. Я же, как мне того ни хотелось, не решалась пригласить тебя в номер. Боже мой, как я страдала, как плакала по ночам! И вот настал последний вечер. На следующий день рано утром мы уезжали, твой же самолет вылетал намного позже. Мы погуляли в парке, и ты проводил меня до гостиницы. Прощаясь, договорились, что ты придешь проводить нас к поезду. Не могу описать, с каким тяжелым сердцем я вернулась в свое пристанище. Валентина Васильевна все поняла без слов. Мы приняли душ и уже в девять часов улеглись спать. Но уснуть я не могла, не могла смириться с мыслью, что навсегда теряю тебя. И вдруг раздался стук в дверь. Я замерла в безумном предчувствии, а Валентина Васильевна вскочила с кровати и в ночной сорочке бросилась открывать дверь. В полуобморочном состоянии я увидела, как в комнату вошел ты…"

Проводив Надю, Марк долго бродил по парку, снова и снова возвращаясь мыслями к ней, понимая, как нелепо сложились их отношения. Незаметно для себя он оказался около гостиницы, где жила Надя, и решительно открыл входную дверь.

"Как только ты вошел, моя землячка, наспех одевшись, сослалась на неотложные дела и выскочила из номера. Еще не захлопнув дверь, она успела крикнуть, что будет отсутствовать не менее трех часов.

О тех счастливых часах я писать не буду в надежде, что о них ты хорошо помнишь сам… Напомню только то, что ты сказал мне на прощанье: "Наденька, поверь, я не знаю, что со мной происходит, знаю только, что ты перевернула мою душу".

А теперь расскажу о том, что происходило со мной в дальнейшем. Приехав домой, я поняла, что жить с мужем не могу. Что меня раздражает в нем буквально все. В итоге, забрав трехлетнего сына, я вернулась к родителям и подала на развод. Однако жизненный уклад, царившей в моем когда-то родном доме, теперь коробил меня. Начались ссоры, вызванные взаимным непониманием. Промучившись два года, я предпочла снять комнату. А еще через два года, став администратором гостиницы, получила однокомнатную квартиру. Все свободное время я посвящала сыну. Никого из мужчин к себе не подпускала. А желающих со мной познакомиться было больше чем достаточно, и этому в немалой степени способствовало место моей работы. Но вот однажды в нашей гостинице остановился мужчина, приехавший в командировку из Москвы. Еврей по национальности (звали его Лев Иосифович Зальцман), он был чем-то очень похож на тебя. Не то чтобы внешностью, скорее голосом, манерой держаться, улыбкой. И все же за две недели, что он у нас жил, я ни разу не согласилась с ним встретиться, хотя Лев Иосифович меня неоднократно об этом просил. Уезжал он очень огорченный, о чем прямо мне сказал.

Прошло месяца три, и Лев Иосифович приехал опять. По его виду я поняла, что он приехал не только по служебным делам… Уже в первый день, отдав дань бюрократическим формальностям, он сказал, что дождется окончания моей смены у выхода из гостиницы, что никаких возражений на этот счет выслушивать не намерен, так как для него это слишком серьезно. "Ну, что же, ждите", - ответила я без особого энтузиазма.

Не буду писать о том, как Льву Иосифовичу удалось завоевать мое расположение, подчеркиваю, расположение, а не любовь (любить я продолжала тебя), но я согласилась уехать с ним в Москву и выйти за него замуж. И никогда, ни разу за всю нашу долгую совместную жизнь я не пожалела об этом. Он оказался замечательным человеком. К тому же, как я уже писала, очень напоминал тебя. Через год у нас родился сын, и я назвала его Марком. Думаю, это имя тебе знакомо… А когда в авиационной катастрофе погиб мой бывший муж, Лев Иосифович усыновил старшего сына, и он стал зваться Виктор Львович Зальцман. Впрочем, и без усыновления он относился к нему, как к родному, и сын звал его папой.

Хотя теперь мы жили в одном городе, никаких попыток встретиться с тобой я не предпринимала, боясь причинить незаслуженную боль мужу, И все же судьбе было угодно, чтобы наши судьбы скрестились самым неожиданным образом. В 1989 году, в разгар антисемитской вакханалии распоясавшихся подонков, я от своей знакомой узнала, что в Москву из Иерусалима приехал повидать родных наш бывший соотечественник Марк Зиновьевич Лурье, что она была у него и попросила прислать вызов на всю семью. Какая буря поднялась в моей душе! Наверное, Бог прислал тебя, чтобы именно ты помог и моей семье уехать в Израиль. Мысли об отъезде давно бродили в наших умах, а в последнее время мы постоянно говорили об этом. Словом, я узнала, где ты остановился, и попросила мужа с тобой созвониться и договориться о встрече. Уже через два дня Лев Иосифович побывал у тебя и передал паспортные данные на нашу семью и семью старшего сына, женатого на еврейке. В то время у них уже было двое детей. Могло ли тебе придти в голову, что среди тех, кому Лев Иосифович просил прислать вызов, фигурирую я - женщина, повстречавшаяся тебе в Ессентуках!"

Марк помнил приятного мужчину, побывавшего у него в Москве и попросившего прислать вызов из Израиля. И он, оказывается, Надин муж! Значит, многие годы Надя жила в Москве, а он об этом ничего не знал. Впрочем, причину этого Надя объяснила. Но, как видно, немало лет она живет в Израиле, опять же втайне от него. И Марк впился глазами в оставшиеся строчки, надеясь получить ответ и на этот вопрос.

"Марк, тебя, наверное, интересует, сколько лет мы живем в Израиле. Уже через три месяца после того, как Лев Иосифович побывал у тебя, мы получили вызов и сразу стали собираться. В то время ОВИР никаких препятствий желающим уехать не чинил. Уже в 1990 году наши две семьи приехали в Израиль. И опять я не предприняла никаких попыток увидеть тебя. Но теперь к той причине, о которой я уже писала, присоединилась другая. Ведь новым репатриантам так нужна помощь старожила, и не только советом, но и делом. А я не могла обрушить на твою голову наши заботы и страшно боялась, что ты, пусть мысленно, можешь в этом случае обвинить меня в корысти. Что же касается нашей жизни в Израиле, то она сложилась довольно благополучно. Мы с мужем все эти годы работали, я, выучив язык и закончив гостиничные курсы, - по специальности; мужу пришлось переквалифицироваться. Сейчас мы оба, как говорили в Союзе, на заслуженном отдыхе. Младший сын прошел гиюр, отслужил в армии. Несколько лет назад он женился, и у них родилась дочь. А вот старший сын пострадал во время теракта в Тель-Авиве. Но, слава Богу, остался жив.

Ты вправе задаться вопросами, невольно возникающими при чтении письма. Почему я написала именно сейчас? Почему не послала письмо по почте, а вложила в твой почтовый ящик? Почему не указала обратный адрес? Отвечу по порядку. В течение всех лет, прожитых нами в Израиле, я была в курсе основных событий твоей жизни. Несколько раз я была на презентации твоих книг. Постоянно читала твои газетные публикации. Слушала интервью с тобой по радио. Узнав, что ты собираешься отпраздновать свое семидесятилетие, я решила нарушить "обет молчания". Кто знает, что ждет нас в дальнейшем, а пока все более или менее благополучно, я решила поделиться с тобой тем, какую удивительную роль ты сыграл в моей жизни, сделать своеобразный подарок к твоему юбилею. Я не послала письмо по почте, чтобы оно, не дай Бог, случайно не пропало, а обратный адрес не указала, потому, что не хочу, а, вернее, боюсь, нашей возможной встречи. Ведь мне так хочется остаться в твоей памяти молодой и красивой…

Вот, пожалуй, и все.

Пусть бережет тебя Господь. Надя".

В конце письма была указана дата, совпадающая с днем и месяцем рождения Марка.

© Хаим Венгер