Jerusalem Anthologia
Names
Дмитрий Сухарев
Иерусалимский журнал


АЛЬМА-МАТЕР

Стихи из книги "При вечернем и утреннем свете" (Москва, 1989)



ТАЕТ!

Апрель, апрель на улице!
А на улице февраль.
Еще февраль на улице,
А на улице - апрель!

И крыши все затаяли,
И солнышко печет.
Эх, взять бы мне за талию
Подснежников пучок!
Взять бы в руку вербочку,
Чтоб запахом текла,
Мимозную бы веточку -
Весточку тепла!

Весточки вы ранние,
Ветры издалека -
Весенние, бескрайние,
Искрящиеся слегка...

Апрель, апрель на улице!
А на улице февраль.
Еще февраль на улице,
А на улице - апрель!

Не дома, не под крышею,
На самом ветерке
Стоит девчонка рыжая
В зеленом свитерке.
Стоит с довольной миною,
Милою весьма.
А может, вправду минула,
Сгинула зима?
Может, вправду сгинула?
Солнышко печет!
Той, что шубку скинула,
Слава и почет!

Апрель, апрель на улице!
А на улице февраль.
Еще февраль на улице,
А на улице - апрель!

Сколько солнца шалого
На улице хмельной!
Улица, как палуба,
Ходит подо мной.
Я рот закрыл с опаскою,
Держу едва-едва
Вот эти шалопайские,
Шампанские слова.

Весточки вы ранние,
Ветры издалека -
Весенние, бескрайние,
Искрящиеся слегка...

1957


*      *      *
Мне бы плыть на медленной байдарке
По рассветной розовой воде,
Чтобы всюду были мне подарки,
Чтобы ждали праздники везде.
Чтобы птицы ранние свистали -
Это ведь не я их разбудил.
Чтобы ветки мокрые свисали,
Чтобы я лицом их разводил.
Позабудут выдры свои норы,
Вылезут ко мне средь бела дня.
Сто кувшинок хлынут в мои ноздри,
Сто пушинок сядут на меня.
Сто мальков мне пальцы защекочут,
Лишь возьму и руку окуну.
Я слова упрячу за щекою,
Никого неловко не спугну.
А когда вблизи ударит рыбина,
Ринусь я глазами ей вослед -
И не надо мне фунтовой прибыли,
У меня и удочек-то нет.
Ни двустволки, ни ученой суки,
Ни капкана нет, ни западни.
Снасти - для слепых и для безухих,
Ну а мне - на что же мне они?

1957


*      *      *
В Звенигород, прихваченный морозом,
Слетаются овсянки и щеглы.
В Звенигороде ласковым навозом
Заснеженные улицы щедры.

В Звенигороде возле гастронома,
Где теплый конь приладился к овсу,
Вертлява, любопытна, востроноса,
Синица растрезвонилась вовсю.

Еще бы не свистеть! С людьми-то лестно.
Дымится город, трубами маня.
Звенигород синиц берет у леса,
А лесу отдает взамен меня...

1958


НА ЛЫЖАХ

Январский снег, звенящий тонко,
Лыжня лесная для забав.
И эта девочка-эстонка
С январским ветром на зубах!..

Мы не бежали - мы летели,
Неслись на крыльях озорных,
И друг на друга не глядели,
И обгоняли остальных,
И лыжи верные не липли -
Скользили, слушались легко.

Потом прошли деревню Липки,
Там пили чудо-молоко.

И были сказки за кустами,
Глаза в серебряной пыли...
Опять неслись. Потом устали.
Искали путь,
Потом нашли.

Мы не заботились в столовке,
Что для кого-то смех нелеп,
Щепотью брали из солонки
И густо сыпали на хлеб,
Галдели, требуя добавки,
Орали бравое "ура",
Робели старенькие бабки,
И улыбались повара.

Потом был вечер,
Он, как олух,
В истоме лез через кусты,
И снег жевал, и между елок
Искал эстонские цветы.
И пахло хвоей и щепою,
И мглу на небо налило,
И вечер звезды брал щепотью
И густо сыпал на село.

1958



РУЧЕЙ

Я видел ручьи -
Тарахтит ручей,
Гремит ключами, как казначей,
Несется, подпрыгивая и лязгая,-
Не ручей, а сплошная кавказская пляска.
Мой - не такой.
Он не мечет пеной.
Он течет спокойно,
Я бы даже сказал - степенно.
Он в степенстве подобен папскому нунцию,
Его не заставишь бежать скорей.
Но он выполняет важную функцию -
Лес поит и лесных зверей.

Наверно, только звериные выродки
Не знают дороги к этой вырубке.
Место это вроде клуба лесного,
Так сказать,
Лесного коллектива основа.
Тут и звери-мамы
С детьми малолетними,
И старушки в панамах
С неизменными сплетнями,
Тут ребята из разных классов (и видов)
Хохочут в сторонке, остроту выдав,
Но чтоб не развиться
Взаимной ярости,
Каждый вид резвится
В соответственном ярусе.

На елке белки
Играют в считалки,
Журчалки в горелки
Играют в таволге.
А по дну речонки,
Оживленно судача,
Гуляют ручейники
Без отрыва от дачи.

В заводи темной снуют тритоны,
И забот у каждого - по три тонны.
Скажем прямо: икринку выметать -
Это не то что лосенку вымя дать.
(Я лосиху обидеть отнюдь не жажду,
Но учтите тяжесть тритоньего труда:
Надо склеить конвертом
Травинку каждую
И икринку каждую
Запечатать туда!)

Так проходят здесь дни - в делах и визитах,
И никто часов не считает толком,
И не нужно никаких дополнительных реквизитов
К этим ромашкам
И к этим елкам.

Ах, черт!
Я тоже люблю вот это -
Прогретое солнцем лесное лето.
Чтоб лечь на припеке
В высокой травище,
А сбоку
Какая-то птаха свищет,
И кроны осин
Дрожат, как подранки,
И скромная синь
На небесном подрамнике,
И бронзой окрашен
Сосновый багет,
И мураш бесстрашно
Ползет по ноге.

А между тем и темнеть пора,
И темпорариям(1) спать пора -
Уже дрозд поет и соловей поет,
А ведь Рана очень рано встает!

Сном любой заражен,
Но чтоб не было хворости,
Мы костер разожжем
На отборнейшем хворосте,
А потом на перине
Из еловых лап
Зададим звериный
Непробудный храп.

Так приятно проснуться
В сверканье и гаме,
И по этому нунцию
Шлепать ногами,
И знакомиться с теми,
С кем еще не знаком,
И себя
Безусловно
Не считать чужаком!

1955
__________________________________________________
(1) Рана темпорариа (Rana temporaria) - травяная лягушка.



ПТИЧИЙ РЫНОК

Люблю я Птичий рынок,
Там царство птиц и рыбок.

Бросьте вы догадки,
Едемте со мной!
В девять у Таганки
Каждый выходной.

Люблю я Птичий рынок,
Но не всё подряд,
В рыбках я не прыток,
Люблю я птичный ряд.
Я хожу здесь праздно,
На душе прекрасно,
До чего здесь разно!
Даже смотрят разно!
Ласково - любители
Мелодичной твари,
А ее губители -
В думах о товаре.

Дядя Миша, стрелочник,
Козырек заломан,
Предлагает пеночек,
Да не нам, зеленым,
Не глядит на деньги,
Бровь тяжела:
"Лучше-ка, студентики,
Берите вы щегла".

А вот мыслитель с тростью,
Он тут не ради выгод,
Он говорит со страстью,
Он излагает вывод:
"Не принимайте душа,
Не делайте зарядку,
Лучше просто слушайте
По утрам зарянку!"

По соседству в ящике
Кучею скворцы.
Аж хрустят как хрящики
Стихшие певцы.
Я гляжу на ворога,
Он стоит, мордаст.
Он не то что скворушку -
Он отца продаст!

Люблю я Птичий рынок -
Толкающий, толкующий,
Законный поединок
Пичуги и акулищи.
Разно здесь толкуют,
Всяко здесь торгуют.
Западки да сети,
Старички да дети...

1958



КАЖДОМУ ПОЛОЖЕН СВОЙ ДЕРЖАВИН

Каждому положен свой Державин -
Тот, что нас обнимет, в гроб сходя.
А уж как творим, на что дерзаем,
Это будет видно погодя.

Каждому положен свой орел -
Тот, что осенит крылом могучим,
Дабы ты могущество обрел
И парить над бездной был обучен.

Мой орел был рыж и синеглаз,
Дело было зимнею порою,
Подошел старик Державин к строю,
Улыбнулся каждому из нас.

Каждому из нас, кто пел в строю,
Он улыбку подарил свою,
Каждого пощекотал усами -
Остальное добывайте сами.

Добываю.
А земля взяла
Моего веселого орла,
И давным-давно "Литературка"
Обронила должную слезу.
Я-то лично ни в одном глазу.
А никак не забываю турка.

Каждому положен свой Хикмет -
Рыжая рискованная птица.
А уж не положен, значит - нет,
Нечего тогда и шебутиться.

Нам-то хорошо, у нас кредит:
Всю агитбригаду в миг удачи
Целовал Назым на зимней даче!
Это нам отнюдь не повредит.

1973



ВОСПОМИНАНИЕ О СОРОК ДЕВЯТОМ

Бурьян, канавы, мокреть.
У колышка - коза.
На нас, лохматых, смотрят
Круглые глаза.
Блей, коза, и мекай,
Кумекай, что и как!
На колышке фанерка,
Написано: "ФИЗФАК".
Не рвать козе листочка,
Травы не пригубить.
Написано - и точка,
Так тому и быть!

На страх козе-дурёхе,
Слякоти на страх
Прокладываем дороги
На Ленинских горах.
Ой, утро, утро, утро -
Копай, и все дела!
Ох, вечер, вечер, вечер -
Лопата тяжела.
Не поднять, не вывернуть.
Не прижать ногой.
Не вытащить, не выковырнуть
Глинищи тугой.

Что, коза, поникла?
Блей, дуреха, блей!
У нас, коза, каникулы -
Мекай веселей!
Своею козьей меркой
Нас, коза, не мерь,
Мекай, да кумекай,
Да фанерке верь!
Еще мы покопаем,
Процентами блеснем.
Еще мы покатаемся
На лифте скоростном!
И песням непропетым
Над парками звенеть,
И ленинским проспектам
Цвести и зеленеть.
И сами мы не знаем,
Что будет в том краю...

...Чуть-чуть позабываем
Молодость свою.
Многое померкло,
Но четко помним факт:
Щербатая фанерка,
И на ней: "ФИЗФАК".

1957


КАННЫ

Хорошо, когда день растает на нет,
И август идет на нет,
И эта синяя тишина
Полна осенних примет,
И она
Не темным-темна,
А будто мягкий свет из окна -
В общежитии
Из окна.

Высоко-высоко на башне часы,
И облако при часах.
Ветерок с реки подкрутил усы,
Цветники-усы причесал.
Цветники, цветники, цветники без конца -
От Москвы-реки до дворца,
И над ними носится без конца
Разноцветных цветов пыльца.
Канны, канны,
Как истуканы -
Рыжие парики.
Над цветниками,
Как неприкаянный,-
Ветер с Москвы-реки.

Хорошо, когда по стене подряд,
Словно канны, окна горят.
А ведь летом была темным-темна
Общежитская наша стена.
До чего же пусто! - я вам скажу -
Ни товарища, ни окна,
Только дежурная по этажу
У абажура одна.
Может, умели Адам да Ева
Жить без суматохи, одни,
А мне надоело, мне надоело -
Сутки могу, а больше ни-ни!
Только сутки
Могу без сутолоки,
А потом - ни-ни!

Хорошо, что только несколько дней
Тишине слоняться по зданию,
А уже автобусы пополней,
В столовке очередь подлинней,
В Москве под вечер похолодней,
И поезда ее мчатся к ней,
Мчатся без опоздания.
Лекции, лекции на носу!
И Нечаева на носу!
У нее на халтурку зачет не сдашь -
У нее очки на носу.

Хорошо, когда лекции на носу,
И август идет на нет,
И в общежитии, как в лесу,
Полно осенних примет.
И еще - когда ветер с Москвы-реки
Приличиям вопреки
Пускает цветную пыльцу, как снежок,
На рыжие парики.
А вечер канны в окнах зажег,
Подкрутив цветники-усы,
И облако висит, как флажок,
Там, где башенные
Часы.

1955



ПРО СЕКРЕТЫ

А я люблю выпытывать
Девчачьи секреты.
Выпытывать - и впитывать
Девчачьи секреты.
Я не потешаюсь,
Я тихо утешаюсь
И сам вздыхаю с ними,
С девчонками моими.
Я так люблю их слушать,
Примостившись возле!
У нас таких секретов
Не бывает вовсе:
Страдательных, щемящих
И вместе с тем - щенячьих.
Попросту - девчачьих.
Попросту - девчачьих.

1958


*      *      *
Пристань - это не пристанище,
Это просто пересадка.
Ты куда, мой путь, протянешься,
До какого полустанка?
Отыщи мне мыс Желания!
Вырвись в бухту Откровенья!
Пристань - это ожидание,
Ожиданье отправления.
Под ковшами под медвежьими
Посидим, дорогу спрыснем.
Вдруг очнемся: - Где мы? Где же мы?..
- Все в порядке.
Это - пристань.

1960


ПАРОХОД

Не тает ночь и не проходит,
А на Оке, а над Окой
Кричит случайный пароходик -
Надрывный, жалостный такой.

Никак тоски не переборет,
Кричит в мерцающую тьму.
До слез, до боли в переборках
Черно под звездами ему.

Он знает, как они огромны
И как беспомощно мелки
Все пароходы, все паромы,
И пристани, и маяки.

Кричит!..
А в нем сидят студентки,
Старуха дремлет у дверей,
Храпят цыгане, чьи-то детки
Домой торопятся скорей.

И как планета многолюден,
Он прекращает ерунду
И тихо шлепает в Голутвин,
Глотая вздохи на ходу.

1959



УДИВИТЕЛЬНО БЫТЬ МНЕ ОТЦОМ

Удивительно быть мне отцом,
Всё мне кажется - это кто-то
От меня отличный, отдельный
Моему глазастому сыну
Рассказывает про слона.

Удивительно быть мне мужем,
Говорить по утрам "до свидания",
"Здравствуй" вечером говорить.

Мне работа моя удивительна,
Я вхожу - и студенты
Лезут судорожно в учебник
(Не надышишься перед опросом!),
А я пресно так говорю:
"Евстигнеева", -
И Евстигнеева,
Расхорошенькая, румяная,
Покрывается беглыми пятнами.
Ах, мне бы ей подсказать!..

Непривычно мне, неуютно,
Утомительно быть мне взрослым,
Утомительно знать мне, взрослому,
Все, что взрослому знать суждено.
Примите меня обратно!
Смотрите: я семиклассник,
Синеглазый и бестолковый.
Захочу - пойду в моряки,
Захочу - подойду к Светланке
И приглашу в кино.

Глупости.
Глупости.
Ходи, человек, на службу,
Учи, человек, сынишку,
Да знай, человек, что где-то
В огромном и взрослом мире,
Как бегуны на старте,
Стоят, накренясь, ракеты,
Нацеленные в твой дом.
А студентка твоя, Евстигнеева,
Не знает отделов мозга.
А спросится все -
С тебя.

1960



РЫЖИЙ ОСТРОВ

Физики запели Слуцкого.
Это достоверная история.
Я свидетель: тихо слушала
Слуцкого
аудитория.

Тихо пел никитинский квинтет,
Очень тихо слушал факультет,
В раздевалку люди не бежали,
От земли, от берега вдали
Было тихо, только кони ржали,
Все на дно покуда не пошли.

Это что ж - разладились куранты?
С физики посбилась мишура?
В лирику подались аспиранты,
Кандидаты и профессора.
Термоядерщики и акустики,
Что они - хватаются за кустики,
Всемогущий разум им не мил?
Или дело в том, что муза музыки
Забежала в двери вуза физики,
Чтоб найти защиту от громил?

И пока эфир порожняком
Пустозвонил на слова Горохова,
Песня десять тысяч верст отгрохала
На перекладных или пешком.
И за дальней горною грядой
В тихом переполненном вагоне -
Что я слышу?
Слышу: плыли кони,
В море, в синем, остров плыл гнедой.

Физики пооблиняли перьями,
Серые для них настали дни.
Все же что-то делают они.
Слуцкого -
они запели первыми!

1975

*      *      *
Мы живы, покуда живем,
Покуда хватает закваски,
Пока мы легки на подъем
И смотрим вперед без опаски.

В гитары уткнув животы,
Мы в землю уперлись ногами,
И видно звезде с высоты,
Как ширится песня кругами.

Мы живы, покуда поем,
Покуда не ищем наживы,
Пока мы стоим на своем,
Пока наши песни не лживы.

А песню подхватит любой,
А песне найдется работа,
Покуда в ней нашей судьбой
Оплачена каждая нота.

А песня готова на бой,
А песня на плаху готова,
Покуда в ней каждое слово
Оплачено нашей судьбой.

1972



ЗАЯЦ БЕЛЫЙ

Заяц белый, куда бегал?
Считалка

Заяц белый, куда бегал,
Куда бегал, что искал?
Ты в столовке ли обедал,
Папки ль пухлые таскал?
Иль на базу овощную
Со товарищи ходил?
Или песню озорную
На гитаре выводил?

Зайцы спички зажигают,
Бреют уши хоть куда,
Горизонты раздвигают,
Воздвигают города.
Заяц - физик-теоретик,
Пиджачок его в мелу,
Он билетик на балетик
Робко просит на углу.

Заяц бедный и неловкий
И не блещущий красой,
Помнишь, бегал ты с морковкой -
Длинноухий и босой?
Для того ли, для того ли
Мама зайку родила,
Чтоб охотник в чистом поле
Нежно гладил два ствола?

1975



БАЛЛАДА О ПАРИЖСКИХ ПОХОЖДЕНИЯХ
МОСКОВСКОГО БАРДА И МЕНЕСТРЕЛЯ
АЛЕКСАНДРА ДУЛОВА,
КАНДИДАТА ХИМИЧЕСКИХ НАУК

Саша Дулов, прославленный бард,
Был в Париже в порядке обмена.
Заложил он гитару в ломбард,
Он решил потрудиться отменно.
Не нужны ему, нет, не нужны
Все парижские ваши экзоты,
Здесь святые огни зажжены
Для глубокой научной работы.

О Пари!
О Пари!
Клод Бернар, Мари Кюри!

Но не знал обаятельный бард,
По парижским гуляя бульварам,
Что парижский бульвар - не Арбат,
Где столкнуться нельзя с писсуаром.
Он столкнулся разок и другой
И сурово подумал на третьем:
"Пейте-лейте, а я ни ногой,
Я приехал сюда не за этим".

И пошел
Не спеша
Наш доктор Дюлофф Саша.

Вот в Россию вернулся наш бард,
И спросил академик Капица:
"Неужели спортивный азарт
Не помог вам хоть раз оступиться?
Доводись мне в Париже пожить.
Не боялся б я злого навета,
Я бы вето не смог наложить
Ни на то, милый друг, ни на это...

Плас Пигаль...
О Париж!
Уи, мусье, ноблес оближ".

И теперь знаменитый певец
Не дождется опять приглашенья,
Чтоб приехать в Париж наконец
И воздать за свои прегрешенья.
Пусть придурки в научной тюрьме
Ту же жижу разводят пожиже,
А у барда не то на уме -
Он найдет чем заняться в Париже!

Визави...
Рандеву...
Не зови меня в Москву!

1974



АЛЬМА-МАТЕР

Альма-матер, альма-матер -
Легкая ладья,
Белой скатертью дорога
В ясные края.
Альма-матер, альма-матер,
Молодая прыть.
Обнимись, народ лохматый,
Нам далёко плыть!
Вид отважный, облик дружный,
Ветер влажный, ветер южный,
Парус над волной.
Волны катятся полого,
Белой скатертью дорога -
Вечер выпускной.

Альма-матер, альма-матер -
Старый драндулет,
Над кормой висит громада
Набежавших лет.
Ветер грозный, век железный,
И огонь задут.
Здравствуй, здравствуй, пес облезлый,-
Как тебя зовут?
Обними покрепче брата.
Он тебя любил когда-то -
Давние дела.
Пожелай совсем немного:
Чтобы нам с тобой дорога
Скатертью была.

Альма-матер, альма-матер,
Прежних дней пиры!
Не забудем аромата
Выпускной поры.
Лег на плечи, лег на плечи
Наш нелегкий век.
Обними меня покрепче,
Верный человек!
Видишь, карточка помята -
В лыжных курточках щенята,
Смерти - ни одной.
Волны катятся полого,
Белой скатертью дорога -
Вечер выпускной.

1978



НА СВАДЬБЕ, НА СВАДЬБЕ

На свадьбе Поэта с актрисой Ларисой Курзо,
Где было полсвета, а не был один Доризо,
Но было, ах, было полсвета - и Мэтр, и Олег,
И Мастер Пуцыло, и сто достославных коллег;

На свадьбе, на свадьбе, в Никитской смурной слободе
Так весело было не знавшей о близкой беде
Актриске Лариске, не ведавшей вовсе, что ей
Так бедно и скудно, так скупо отпущено дней.

И набузовавшийся до положения риз,
Один из набравшихся (то есть надравшихся из)
Вдруг вспомнил о культе, и всхлипнул, и выхватил кольт,
Чтоб смачные пули свистали меж смачных икот;

И ментор Поэта, поддавший за русскую речь,
Скакал без штиблета, попавшего в русскую печь,
И требовал ласки, за бабу приняв мужика,
А тот для острастки на Мэтра взирал свысока;

И буйное пламя сжирало штиблет, хохоча,
И буйные пули дробились о светлые лбы,
И, булькая чревом, кренилась бутыль первача,
И все это билось, клубилось, рвалось из избы;

И все это пело, гудело, как дивный хорал,
И мытарь культуры взвивался и кольтом играл,
И пастырь, как пластырь, всё ластился в дивном бреду
И требовал клятвы, что я к нему с лаской приду.

Но солнечно было в кромешной курной слепоте,
В потешной и грешной в Никитской дурной слободе,
Лишь плакала дева, не знавшая вовсе, что ей
Так бедно и скудно, так скупо отпущено дней.

1985


*      *      *
Из деревьев нравится орешня;
Иногда случалась полоса,
И лежал я под орешней лежмя
Во блаженстве целых полчаса.

Из занятий нравится беседа
О грядущем, сущем и былом, -
Чтоб не ради сельди и десерта
Собирались гости за столом.

Под орешней стол могу поставить,
На столе кувшин соорудить,
Одного мне только не представить -
Как бы всех под кроной рассадить?

Как бы всех, кто душеньке по нраву,
Разместить за дружеским столом,
Чтобы нам беседовать на славу
О грядущем, сущем и былом.

1977


*      *      *
Не мне нанизывать на нить
Безликих чисел ожерелье,
Привык я более ценить
Наитие и озаренье.

Нет, я не верю в мощь числа -
Лишь чувству истина открыта!
С упрямством старого осла
На вкус оцениваю жито.

Зато с упорством муравья
Я верю в черную работу:
Знакомство с фактами, друзья,
Полезней чувству, чем расчету.

Ведь факт имеет плоть, а плоть
Имеет плотность и фактуру.
Сумеем плоть перемолоть,
Глядишь, раскусим и натуру.

1973



ЛЕТНЯЯ ЭЛЕГИЯ

Я детей своих отправлю
В направлении разлуки -
На черничку, на брусничку,
На все лето, на весь век.
Сам стопы свои направлю
В направлении науки,
У меня свободны руки,
Я свободный человек.

Я в науке вроде дядьки
Иль, верней сказать, наседки -
У меня чужие детки,
Все равны, как на подбор.
А моих лелеют тетки,
И мои как птички в клетке
Иль, верней, как рыбки в сетке -
Там калитка и забор.

За калиткой методички
Заполняют рапортички,
Промеж деток массовички
Вьются, вьются - не унять.
Все скандируют речевки
И штудируют текстовки...
Я сижу с учениками,
Силюсь истину понять.

Мы эвристику применим
При решении задачи,
Мы игрой воображенья
Схватим истину живьем.
И покончив с делом этим,
Птичку-галочку отметим,
Проскандируем речевку,
Рапортичку пожуем...

1977

*      *      *
Бремя денег меня не томило,
Бремя славы меня обошло,
Вот и было мне просто и мило,
Вот и не было мне тяжело.

Что имел, то взрастил самолично,
Что купил, заработал трудом,
Вот и не было мне безразлично,
Что творится в душе и кругом.

Бремя связей мне рук не связало,
С легким сердцем и вольной душой
Я садился в метро у вокзала,
Ехал быстро и жил на большой.

И мои золотые потомки
Подрастут и простят старику,
Что спешил в человечьем потоке
Не за славой, а так - ко звонку.

Что нехитрые песни мурлыкал,
Что нечасто сорочку стирал,
Что порою со льстивой улыбкой
В проходной на вахтера взирал.

1977



КОНЧЕНА ДРУЖБА

Кончена дружба - дороженьки врозь.
Как не отметить событие это?
Все же немало пожито, попето,
Славно нам пелось и славно жилось.

Сядем, как прежде, и сыр пожуем,
Чаши наполним и души остудим,
Что пережито, того не забудем,
Что позабудется - переживем.

Все, что простительно, то прощено,
Что непростительно, то не простится,
Можно б ругаться, но проще проститься,
Кончена дружба - допьемте вино.

Кончена песня, и ночь на дворе,
Спеть бы другую, да поздно, да поздно,
Швы разошлись, разойдемся порозно -
Ночь на дворе, и виски в серебре.

Все же позвольте, тряхнув сединой,
Пару слезинок глотнуть напоследок:
В том-то и дело, что больно он редок -
Дружбы старинной напиток хмельной.

1976


*      *      *
Кислых щей профессор,
То есть академик,
Распевает хором,
То есть а капелла,
А его собачка
Малость приболела,
То есть оклемалась,
То есть околела.

То есть окончательно
Дело блеск,
Всё так замечательно
Перетасовалось:
Что не издавалось,
Вдруг поиздавалось,
Видно, и собачка
Переволновалась.

Ей профессор кислый
Наливает щи,
А ему собачка
Говорит: ищи!
Кажи мне, профэссор,
Любишь ли менэ?
А он отвечает:
Ё-К-Л-М-Н.

1987



СОН В УЧЕНОМ СОВЕТЕ

...И снова я проваливаюсь в сон,
И вновь меня являет миру он,
И снова я, провяленный как вобла,
Вздымаю веки и себя браню,
Но больше чести я не уроню -
Я буду бдеть!
Глядеть я буду в оба!

И я на диссертанта пялюсь. Он
Такое мелет, что невольный стон,
Проявленный не кем-нибудь, а мною,
Ко мне невольно привлекает взгляд
Не чей-нибудь, а сразу всех подряд,
И я молчу, верней, чуть слышно ною.

Я тихо ною. Тихо мелет он.
И снова я проваливаюсь в сон.
И снится мне подводная картина:
Зеленый свет, придавленная тина,
А я - большой, тяжелый, снулый сом.
Вдруг черная ко мне крадется тень!
Я слышу крик какого-то кретина,
И надо мной с дубиною детина -
Шарах по голове!

И бюллетень
Вручает мне коллега, член совета,
И я благодарю его за это.

1985



СТАРИННЫЙ СТУДЕНЧЕСКИЙ РОМАНС

Я спросил ее несмело:
"Как зовут тебя, Гизелла?
Только имя мне отдай!"
На мою мольбу немую
Отвечала напрямую,
Отвечала: "Угадай".

Я не мог снести удара,
Я гадал, она рыдала
Под уплывшею луной.
На заре, когда Гизелла,
Взор потупя, вдаль глядела,
Мы слились во тьме ночной.

Я опять спросил неловко:
"Как зовут тебя, плутовка?
Подари мне эту весть!"
Отвечала мне не сразу,
Отвечала: "Бойся сглазу,
Береги девичью честь".

Я не мог снести удара,
Я берег, она рыдала
И кусалась, как зверек.
Потерял я все обличье,
Но наградой честь девичья,
Я сберег ее, сберег.

1983



ПРОБЛЕМА МОЛОКА

Едва газон зазеленел, зазеленел газон,
Как я пришел в прокатный пункт, явился в пункт проката
И попросил в прокат козу на отпускной сезон,
Прикинул я, что взять козу позволит мне зарплата.

В прокатном цехе мой запрос веселый вызвал смех:
"Ку-ку, товарищ козодой,- сказали мне резонно, -
Чего-чего, а дойных коз мы запасли на всех,
Зачем же брать козу весной, задолго до сезона?"

И тут во мне мой здравый смысл, козел его бодай,
Возобладал, и я сказал: "Коль так, то все в порядке.
Придет сезон, возьму козу - и сразу на Валдай,
Где у меня владений нет, но есть четыре грядки".

Мои внучата в честь козы бычками замычат,
Иван Мартыныч в сей же час из улья вынет раму,
Профессор Шехтер окуньком попотчует внучат,
А я начну козу качать и выполнять программу.

Я напою козу водой, и накормлю травой,
И буду плавать в молоке со всей своей ордою,
И мне казенная коза окупится с лихвой,
Четыре литра - не предел козиному надою.

Не спи, задолжница, не спи, не блей и не болтай,
Копи белковые тела, копи, коза, липиды,
И наше нам, коза, отдай, козел тебя бодай,
А то, что нет у нас козла, так то, коза, терпи ты.

Терпи, коза, а то мамой будешь.

1985